— Остаемся только мы с Нелл, — очень небрежно сказал Дэйвид. — Крышу мы осмотрели, что еще ты мне собираешься показать?
— Боюсь — кухонную дверь, — извиняющимся тоном ответила Нелл, чувствуя вину за то, что Дэйвид, возможно, надеялся на что-то немножко более романтичное. — Я должна помочь Калюму, а он в святая святых посторонних не допускает.
— А ты не можешь выдать меня за санитарного инспектора? — настаивал Дэйвид.
Нелл отрицательно покачала головой:
— Нет-нет. Это может стоить мне жизни.
— Ну что ж, — вздохнул он. — Тогда я просто должен излить свои печали в винном погребе.
— Но только не на бутылки «Шато», пузырь, — заявил Тэлли. — Да, смотреть можешь, но пробовать нельзя.
Услышав это, Дэйвид грустно улыбнулся и, поймав взгляд Нелл, глубокомысленно произнес:
— Вот история моей жизни.
Над тяжелой дубовой дверью в верхней комнате башни зажегся свет; Нелл лежала, распростершись на кровати. Она посмотрела на часы, стоявшие рядом на столике. Было шесть тридцать.
— Вот черт! — пробормотала она, думая, что кто бы это ни был, она не хочет отказывать себе в получасе отдыха. Нелл еще не привыкла столько часов проводить на кухне, стоя на твердом, выложенном плиткой полу, и у нее мучительно болели ноги и ступни. — Кто там? — крикнула она.
— Всего-навсего я, дорогая. — Голос матери раздался в тот же момент, как в дверях появилось ее лицо — улыбающееся, с искусно сделанным макияжем. — Можно мне зайти на минутку?
Нелл сразу же опустила ноги на пол, заставив себя улыбнуться в ответ.
— Конечно, мама, — сказала она, сама удивляясь, как легко она произносит совершенно противоположное тому, что думает.
На этот раз к обеду Дональда решила надеть бархатный, безумно дорогой костюм черного цвета с белым атласным воротником. «Теперь я понимаю, почему она не хотела есть ленч, — подумала Нелл, рассмотрев, как облегающе сидит костюм. — Впрочем, она выглядит бесподобно. Никогда не скажешь, что ей пятьдесят пять. И как она ухитрилась просунуть двойняшек в такую тесную рамку, одному Богу известно. Может, там на самом деле был один Тэлли, а меня подложили духи во время родовых мук, пока мама не видела, в родильной палате…»
— Просто я хотела немного поболтать, дорогая, перед тем как мы спустимся на обед. Ты можешь одеваться, пока мы разговариваем, я не возражаю. И Дональда, придвинув одно из кресел Нелл, покрытое лоскутным покрывалом, села в него.
«Ты не возражаешь, а я против», — думала Нелл, которая все еще была в свободных белых хлопчатобумажных брюках и рубашке в форме буквы «т», которые надела для стряпни. Под пытливым взглядом матери Нелл чувствовала себя очень неловко, как всегда чувствовала себя в одной из тех общих примерочных при магазинах одежды, где девушки с безупречными фигурами, полуобнаженные, вздыхают со стоном, что не могут втиснуться в десятый размер, тогда как она рылась в одежде, пытаясь запрятать все свои излишки на талии в одежду огромного размера, которую разыскала.
— Несколько минут у меня есть до того, как переодеться, — громко сказала Нелл, все еще неловко сидя на краю кровати. — О чем ты хотела со мной поговорить?
Дональда с выражением глубокого участия наклонилась вперед, положив локти на закрытые бархатом колени, даже в брюках пристойно сдвинутые вместе.
— С тех пор как я приехала, мы не были с тобой ни минуты наедине, дорогая, и я просто хотела узнать, счастлива ли ты, дорогая. Это такая огромная перемена в твоей жизни, и мне хотелось бы знать, чувствуешь ли ты, что поступила правильно.
Нелл вздохнула и закрыла глаза.
— Честно говоря, мама, у меня не было ни минутки подумать даже о том, что надеть сегодня вечером, уж не говоря о том — счастлива ли я или нет. Я подумаю об этом, когда откроем гостиницу и дела пойдут гладко — если такое когда-нибудь будет!
— Но я беспокоюсь о тебе, дорогая. Ты здесь изолировала себя от всего и так много на себя взвалила, наверняка тебе лучше работалось с теми интересными людьми на телевидении, да еще имея массу друзей в Лондоне?
— Честное слово, мама, у меня — все прекрасно, — заверила ее Нелл. — Признаю, я устала, но как только мы откроем гостиницу, я смогу немного передохнуть. Это были самые изнурительные шесть месяцев в моей жизни, но дело того стоит, верно ведь? Конечно, ты не видела это место до того, как мы его купили, но представить ты можешь, сколько тут всего надо было сделать.
— Ну, а ты прекрасно не выглядишь, — искренне сказала ей Дональда. — У тебя под глазами мешки, болезненный цвет лица, и я вижу, что ты даже прибавила в весе, хотя как тебя угораздило поправиться, когда ты много работаешь, я просто не понимаю. Ты выглядишь так, будто поставила на себе крест, Нелл.
— Господи, мама, большущее спасибо за критику, — фыркнула дочь. — После твоих слов мне кажется, что я стою миллион долларов.
В теперешнем состоянии духа Нелл была слишком взволнована, чтобы пропустить мимо ушей замечания матери, как она обычно пыталась делать.