Игры на острове

— Знаю, — ответил Тэлли. — Да, я должен ему поставить стаканчик.

Когда Флора ближе к вечеру открыла дверь на звонок Тэлли, она выглядела бледной и уставшей. Он молча пошел за ней на кухню, впервые не зная, что сказать. Не шумел, как обычно, чайник на плите. Вместо него на столе стояла открытая бутылка виски и рядом с ней бокал, налитый до половины.

Тэлли указал на бутылку.

— Тебе одной не надо пить, — тихо сказал он.

Флора не ответила, вместо этого, открыв буфет, достала еще один бокал и протянула ему. Тэлли налил себе.

— Салют! — сказал он, подняв бокал под галльский тост.

Она подняла свой, чокнулась с Тэлли, пробормотав:

— Будь здоров!

Они оба выпили, и взгляды их встретились.

Поставив бокал, Тэлли провел большим пальцем по подозрительно мокрой щеке Флоры.

— Ты плакала, — сказал он удивленно. — Не из-за меня?

Флора кивнула, немного помолчала, а потом села на один из стульев у кухонного стола.

— О Боже, Тэлли, я думала, тебя нет в живых! — Она еще раз отпила из бокала и скривилась от крепости виски. — Я так испугалась!

Тэлли был поражен, тронут, растерян. Он привык, что их взаимоотношения развиваются по вполне определенным правилам: он поддразнивает и предлагает, Флора посмеивается и отвергает. До сих пор никто из них не проявлял ни страдание, ни беспокойство.

— Со мной все в порядке, все отлично, — уверял Тэлли.

— Да не отлично, — вскричала Флора, внезапно рассердившись. — Ты едва не утонул. Я предупреждала тебя — не играй с морем!

Он попытался все это сгладить и кивнул с покаянным видом:

— Помню, что предупреждала, но я парень своевольный.

Она резко поставила бокал на стол, расплескав виски.

— Не шути так! Тебе все смешки да шуточки! — В голубых глазах Флоры заблестели слезы. — Если с тобой что-нибудь случится, я этого не перенесу. И я все еще не могу поверить в то, что ты жив. Я люблю тебя, Тэлли Маклин, и за это буду гореть в аду, грешница.

Он тут же вскочил и через секунду уже обнимал свою любимую, стоя на коленях.

— Нет, ты не будешь гореть, потому что я тоже тебя люблю, — говорил Тэлли, притягивая ее к себе тесней. — Я полюбил тебя с той минуты, как ты переступила порог нашей гостиницы.

Тэлли погладил светлую мягкую прядь волос надо лбом своей любимицы и наклонился, чтобы поцеловать ее мокрые щеки. Слезы Флоры были такие же соленые, как брызги тех морских волн, что не так давно уносили его навсегда. Ощутив соленую горечь слез, Тэлли вспомнил слова Тройлюса, обращенные к Кресиде, — Шекспир опять неожиданно всплыл в памяти, как бывало с ним в минуты сильного волнения.

— Как же можно кого-нибудь за это проклясть?

— Очень просто, — сказала Флора, пытаясь улыбнуться. — Ты не ходишь в церковь, а то бы не спрашивал. — Она изучающе смотрела на Тэлли. — Ты в самом деле…

— Что — в самом деле?

— Меня любишь, как ты сказал?

Тэлли кивнул:

— Да, но ведь ты это знала!

— Нет, не знала. Я думала, что ты шутишь, как обычно. Ты англичанин, а англичане постоянно отпускают всякие шуточки.

— Я не англичанин, я родился в Глазго.

Флора тихо засмеялась и пожала плечами:

— Но тем не менее — ты англичанин.

— Только внешне. А в душе истинный шотландец, как и ты. Полон страсти, упрямства и гордости.

— Неужели? — Флора недоверчиво вздернула брови. — Выросший на овсянке и селедке?

Тэлли не ответил, а притянул к себе свою возлюбленную, поднял и нежно опустил на старенький коврик перед кухонной печью.

— Пышечка ты моя, — промурлыкал он и поцеловал ее губы.

Несколько минут Флора не владела собой: хотела, чтобы он ее целовал. Хотела, чтобы он ее взял — расстегнул блузку, задрал юбку, овладел ею прямо здесь, забыв обо всем. Главное ведь — сила их страсти и блаженство, потому что они наконец признались во взаимности. Но Флора была прихожанкой, провинциальной девушкой, которую научили отличать истинное от ложного, прежде чем поддаваться соблазну. Она выросла в обществе, где сам министр объяснял новобрачным, что «в воскресенье любовные игрища позволительны — сколько душе угодно». Послания из Голливуда о том, что удовольствия нужно получать немедленно, в голове Флоры перепутались с бескомпромиссным учением пресвитерианской церкви. И еще одно также ее волновало (секрет, который она не могла выдать), и все это помешало ей уступить ему.

Флора резко подалась назад.

— Нет, нет, я не могу! — задыхаясь, сказала она, пытаясь приподняться и освободиться от ласк Тэлли. — Пожалуйста, сейчас же прекрати. Мак может вернуться.

— О Господи, — застонал Тэлли, закрыв руками лицо. У него в паху прямо печь пылала. — Флора, черт тебя побери, я хочу тебя. Ты нужна мне! Что же нам делать? — Сидя, он посмотрел на нее снизу.

Она застегивала лифчик, закинув руки за спину. Юбка задралась вверх до бедер, блузка упала до локтей. Вид у нее был наподобие современной версии «Дамы за туалетом»: волосы взъерошены, губы приоткрыты, сочные, вспухшие и влекущие. Никакой тебе Джеммы — со впалым животом и удаленными с помощью депилятора волосами на теле. У Флоры была прекрасная фигура, и ноги ее покрывал пушок мягких светлых волосков. Тэлли снова вздохнул. На нее он не мог смотреть, не мог говорить…