Игры Немезиды

– С проигравшими такое случается, – сказала Бобби, и Алекс, даже не оборачиваясь, почувствовал, что она улыбается.

Голос Смита из задней кабины доносился прерывистыми выдохами. Даже сравнительно скромная тяга в одну g в три раза превышала то, к чему он привык на Марсе. Премьер-министр который час висел на направленном луче. Иногда Алекс различал записанный голос Крисьен Авасаралы, иногда – мягкий тягучий мужской, видимо, кого-то из марсиан.

Когда-то «Бритва» была игрушкой, и экраны, хоть и устаревшие на десяток лет, сохранили бубенчики и свистульки. Алекс настроил тот, что висел на стене, на наружные камеры, и на нем расцвел широкий звездный небосвод. Солнце отсюда было больше и ярче, чем если смотреть с Земли, и настройки экрана сдерживали его слепящую белизну. Рукава Млечного Пути сияли по всей плоскости эклиптики, блеск его миллиардов звезд был смягчен расстоянием. Торпеды вокруг парили облаком светляков, а за ним, ярче семи Венер в земных сумерках, пылали дюзовые хвосты кораблей, добивавшихся гибели «Бритвы».

И на одном из них была Наоми.

Бобби вздохнула.

– Знаешь, из тех звезд тысяча теперь наша. Это сколько же? Три десятитысячных процента от Галактики? Вот за что мы сражаемся?

– Ты так думаешь?

– А ты нет?

– Нет, – сказал Алекс. – Мне видится, что мы деремся за больший кусок мяса от добычи и за право первыми подойти к водопою. За самку. За богов, в которых мы верим. За возможность урвать больше денег. Обычные поводы для войн приматов.

– За детей, – добавила Бобби.

– За детей?

– Да. Каждый хочет добиться для своих детей большего, чем было у него. И чем получат чужие дети. Как-то так.

– Да, пожалуй, – согласился Алекс и, переключив свой экран на тактическую программу, вывел на него последние данные по «Пелле».

К ней все еще было пришвартовано дешевое гражданское суденышко. Алекс не знал, собираются злодеи что-то вывезти или что-то принимают на борт. На данный момент это было единственное судно невоенного дизайна в их маленькой эскадре. Наоми больше не выходила на связь. Он не знал, хороший это знак или нет, и не мог удержаться – каждые пять минут проверял «Пеллу», как засохшую ранку ковырял.

– Ты когда-нибудь волновался за своего ребенка? – спросила Бобби.

– У меня его нет, – ответил Алекс.

– Нет? А я думала, есть.

– Нет, – повторил он. – Никогда не было возможности, понимаешь? Или возможность мне не подходила. А у тебя?

– Никогда и не хотелось, – сказала Бобби. – Мне более чем достаточно имеющейся родни.

– Да… семья.

Бобби минуту помолчала.

– Ты думаешь о ней?

– Ты о Наоми?

– Да.

Алекс повернулся в кресле. Скафандр Бобби растянулся от стены до стены, задействовав сервомотор, чтобы закрепить ее. Бобби походила на распятую. В полу осталась дыра от вырванных амортизаторов, и нетрудно было поверить, что она вломилась сюда сквозь палубу. Лицо ее каким-то образом выглядело и сочувственным, и жестким.

– Конечно, думаю, – признался Алекс. – Она совсем рядом. И, скорее всего, в беде. Хотя я никак не пойму, как ее вообще туда занесло. Очень скоро нам на помощь прискачет кавалерия, и я ума не приложу, что тогда делать: помочь им в атаке на «Пеллу» или защищать ее.

– Тяжело, – кивнула Бобби. – Но у нас свое задание: доставить Смита на Луну. Нам бы свою вахту отстоять.

– Знаю. Но все равно думаю. Все ломаю голову, как бы использовать оставшиеся у нас торпеды, чтобы заставить их выдать ее нам.

– Хоть один правдоподобный план сложился?

– Ни единого, – вздохнул Алекс.

– Нет ничего хуже, чем выполнять долг, когда он велит оставить в беде кого-то из своих.

– Да уж… – Алекс проверил сведения по «Пелле». – Знаешь, может быть…

– Стой свою вахту, моряк. И не спи на посту. Опять ОТО.

Алекс уже увидел и приступил к коррекции курса.

– Оптимисты эти поганцы, надо отдать им должное.

– Может, надеются, что ты задремал.

Жизнь в переполненной шлюпке была странной и неудобной. Чтобы попасть из пилотского кресла в гальюн, Алексу и премьер-министру приходилось протискиваться мимо скафандра Бобби. А Бобби приходилось выгонять Смита на освободившееся место, чтобы в его тесной каютке снять и снова надеть боевую броню. Спать в этой каюте по очереди никто даже не предлагал.

Смит показал себя приятным в общении человеком – вежливым и внимательным. В памяти всплывало выражение: «без острых углов». Алекс перестал следить за марсианской политикой примерно с обнаружения Медленной Зоны и понятия не имел о политической программе этого человека. Разговаривали же – если вообще разговаривали – все о мелочах: о марсианской поп-культуре времен их молодости, о благодарности Смита за усилия по его спасению, об Илосе и том, что там случилось. Алекс подозревал, что Смит немножко робеет перед ним, как поклонник перед звездой. Это, если вдуматься, было очень даже странно.

И все же, когда Смит, высунув голову из каюты, сказал Бобби, что ей поступило личное сообщение от Авасаралы, он чем-то походил на секретаря, не решающегося оторвать босса от важных дел. Алексу захотелось его успокоить, но любые слова сделали бы ситуацию еще более неловкой.