Игры Немезиды

Крошечный сплющенный камбуз оказался велик для такой маленькой команды. Неудачный дизайн, зряшняя трата места. Интерьер был не старым, а просто дешевым. Наоми выглянула из–за занавески волос и улыбнулась.

— При таких делах — отлично. — Она пыталась шутить. — Комо са?

Карал пожал ладонью. Он поседел за эти годы — и волосы, и щетина на подбородке. А был когда–то черным, как пустота между звездами.

Он посмотрел ей в глаза. Наоми не моргнула.

— Надо сказать, мне.

— Какие теперь секреты? — ответила она.

Он рассмеялся, и она улыбнулась в ответ. Пленница флиртует с тюремщиком в надежде, что когда–нибудь его доброе отношение ей пригодится. Может, и пригодится.

Больше всего ее пугало, как хорошо она играла в эту игру. Как только пришла в сознание, стала отвечать каждому, кто с ней заговаривал, смеяться на шутки. Вела себя так, будто похищение — обычное дело, все равно что воспользоваться чужим инструментом, не спросив разрешения. Она притворялась, что спит. Ела, сколько удавалось протолкнуть в горло. А они все держались с ней как с той прежней девчонкой, словно сумели забыть о времени и обо всем, что их разделило. Приняли ее, будто она и не уходила. Никогда не становилась другой. И она снова скрывала страх и ярость, будто ничего и не менялось.

Возможно, и правда не менялось?

— Это я был, — сказал Карал. — Помогал с Филипито. Присматривал.

— Хорошо.

— Нет, — возразил он. — До того. Иногда он был со мной.

Наоми улыбнулась. Она старалась вспомнить отчаянные дни после того, как сказала Марко, что уходит. После того как он забрал Филипа. Она улыбнулась сквозь вставший в горле ком.

— А, тогда… Он был у тебя?

— Иммер — нет. Но иногда. Хихо переводили, да? Ночь там, две ночи тут.

Ее малыша передавали из рук в руки ее знакомые. Блестящая манипуляция. Марко давал понять, как он им доверяет, и в то же время изображал ее сумасшедшей. Опасной сумасшедшей. Утверждал в их кругу представление о своей надежности и ее срыве. Ей вдруг ярко вспомнилось: Карал заглядывает в кухню, где она рвется из рук его жены. Ее звали Сужа. Как он должен был воспринимать ее слезы и брань?

— Молчал бы, — сказала Наоми, — я бы не узнала. Зачем рассказал?

Ладонь Карала снова сжалась.

Новый день. Новое начало. Вроде как соскрести старую ржавчину.

Она всматривалась в его лицо: правда ли он так думает, или это очередная маленькая издевка, на которую невозможно ответить, не выставив себя истеричкой. Окажись она снова на «Роси» — разобралась бы. А здесь, между страхом, яростью и необходимостью держать себя в руках, правда была слишком мелкой, не разглядеть. Как изящно Марко натравил ее на саму себя! Уверил, что у нее срыв, чтобы она сорвалась. Полтора десятка лет прошло, а это все еще действует.

А потом в памяти, властно оттеснив обстановку камбуза, возник Амос. «Не важно, что внутри, босс. Им главное, что ты делаешь». Наоми не знала, воспоминание это, или ее сознание потянулось к нему за поддержкой отсюда, где ничему нельзя было верить.

«Если приходится полагаться на премудрости Амоса, плохо мое дело», — подумала она и расхохоталась.

Карал несмело улыбнулся.

— Спасибо, что сказал правду, — кивнула ему Наоми. — Новое начало. Соскребем ржавчину.

«И если у меня будет шанс оставить тебя среди огня, Карал, богом клянусь, ты сгоришь».

Гудок и сигнал о включении тяги. Она и не заметила, как прошли кувырок. Может, спала или корабль разворачивался медленно, много часов, так что вращения не было заметно. Не важно. Она здесь груз. Не важно, что ей известно.

— Пристегнись, а? — напомнил Карал.

— Уже иду.

Она слегка толкнулась к потолку, а от него к палубе, в койку между Сином и Вингзом. Вингза, оказывается, звали Алекс, но это место у нее в голове было занято, так что он остался Вингзом. Она ответила на его улыбку и закрепилась в геле.

Янтарное предупреждающее сияние сменилось на десятисекундный отсчет теплыми янтарными цифрами, а на счет «ноль» кресло обняло ее, погрузив на несколько сантиметров в гель. Началось торможение. Когда оно прекратится, они окажутся там, где теперь Марко.

***

Когда к шлюзам подвели переходники, Наоми ожидала прощания. Объятий, лжи — как водится у людей перед разлукой и дальней дорогой. Прощаться никто не стал, и Наоми поняла, что дорога эта дальняя только для нее. Для них перелет от Цереры мимо Марса, к астероидам Венгрии, был вроде прогулки от кресла до гальюна.

Филин вышел из рубки со строгим и жестким лицом. Нет, не то. С лицом мальчика, который хочет выглядеть строгим и жестким.

— Обыщите, нет ли при ней оружия, — отчеканил он.

Син покосился на Наоми и снова уставился на Филипа.

— Вердад? Костяшка своя, давно с нами. Не хорошо…

— Ни одного пленного па «Пеллу» без обыска, — отрезал мальчик, достав из кармана игольный пистолет и направив его чуть в сторону от людей. — Так есть, да.

Син, пожав плечами, повернулся к ней.

— Так есть.