Проводив господина, Рутис помчался по собственным делам: белл Эрайн, изводившая придирками прислугу Белого Дворца, очень заботилась о том, чтобы свободного времени у слуг было как можно меньше, и нагружала поручениями каждого, кто имел неосторожность попасться ей на глаза. Прачечная, куда следовало отнести белье из покоев шагрита, владения кастелянши – там надо было получить чистые простыни и полотенца, кухня, где Рутису вручили блюдо с горячими булочками для шагрита, а заодно дали по шее, чтоб в следующий раз не опаздывал… словом, когда слуга вернулся в комнаты военачальника, солнечные часы во дворе Белого Дворца показывали уже около четырех часов пополудни.
Рутис сразу же заметил, что военачальник чем-то расстроен: шагрит сидел в своем любимом кресле с закрытыми глазами, но чувствовалось, что он не спит. На столике стояли чайник и две пустые чашки. Рутис понимающе кивнул: не иначе как заходил белл Хевден. В этом не было ничего удивительного, переписчик Белого Дворца довольно часто навещал брата, к которому был искренне привязан. Прислуживая при чаепитии, Рутис слышал, как братья вели разговор о рукописях, что помощник Хевдена переписывал для шагрита – Закиф хотел навести порядок в военной библиотеке, – либо вспоминали детство, проведенное в небольшом городке под Руноном. Старший переписчик был добрым человеком и частенько приносил для Рутиса свитки из библиотеки. Юный слуга читал о сражениях, в которых принимал участие его господин, и не мог поверить, что этот старый человек когда-то был молодым и смелым воином. Сам он не мог представить собственную старость и твердо знал, что наступит она не скоро – лет этак через сто, Рутис убрал чашки, смахнул крошки и принялся раскладывать на рабочем столе документы – шагрит начинал постепенно передавать дела преемнику. Слуга загляделся на развернутую морскую карту: море было изображено коричневой краской, морские пути – желтыми линиями, а по ним плыли крошечные кораблики с надутыми попутным ветром парусами.
– Эта карта вдвое старше меня самого, – проговорил Закиф. Рутис вздрогнул, как это шагрит увидел, сидя с закрытыми глазами, что он делает?
– Ее рисовал Тергоф Отважный, читал о нем в летописях?
– Да, белл, – соврал Рутис.
Закиф усмехнулся:
– Он был умным человеком и отважным воином, но плохо кончил. Помнишь как?
– Ну… э… – Рутис замялся, отчаянно роясь в памяти. – Он совершил государственную измену! – воскликнул слуга с облегчением. – Он выдал врагу военную тайну! Изменил правителю, которому присягнул на верность!
Шагрит медленно кивнул:
– Да, нарушил присягу. Изменник.
– Его до конца дней продержали в подводных темницах Драконьих скал, – продолжил Рутис. Он поставил рядом с документами серебряную чернильницу, положил несколько очинённых перьев. – Тергоф прожил там год или два…
– Пять лет.
Закиф прикрыл глаза. Разговор с Хевденом не шел у него из головы. Брат осторожно выбирал слова, но Закиф хорошо знал его и умел сопоставлять факты и делать выводы. Смерть Наместника – дело ближайшего будущего. Война магов – не вздорные слухи. Уничтожение норлоков – вопрос решенный; новый Наместник даже не запачкает рук в этом грязном деле. «Брат, держись в стороне, – вот как сказал Хевден. – Просто держись в стороне, и пусть все идет, как идет».
Стало быть, Хевден все же решил прибегнуть к Запретной магии…
– Он был изменником, белл! Изменникам место в тюрьме или на плахе. – Рутис передвинул тяжелые подсвечники, отметив про себя, что не мешало бы их хорошенько почистить. – Измена – самое тяжелое преступление.
– Да, ты прав.
Шагрит вздохнул: измена – тяжелое преступление. Именно это он и собирается совершить.
Пять лет в подводной темнице, в каменном мешке, по колено в ледяной тухлой воде. Как этот несчастный, должно быть, желал смерти, как был рад, когда она, наконец, вспомнила о нем! У Тергофа Отважного даже не было возможности покончить с собой: на темницы наложено заклятие, которое не позволяло осужденным на вечное заточение совершить самоубийство. Шагрит снова тяжело вздохнул. Тергоф, когда попал в темницы, был моложе его почти на десять лет. Он, Закиф, пяти лет не протянет. Самое большее – несколько месяцев. К тому же, возможно, брат сжалится и пришлет Смертельное заклятие…
Но может быть, все обойдется. Нельзя ввязываться в битву, думая о поражении. Но измена…
Шагрит тряхнул головой и открыл глаза:
– Рутис, открой нижний ящик моего стола. Что там?
Тяжелый ящик негодующе заскрипел – открывали его нечасто.
– Тут пачки пергаментов, белл. Сломанные перья… старая чернильница… обрывки веревочек…
– Отлично, – Шагрит секунду колебался – еще не поздно передумать и оставить все, как есть, но тут же устыдился собственных мыслей.
– Принеси веревки, – приказал он.
Рутис повиновался. Закиф откинулся на спинку кресла, перебирая в руках обрывки; все они были разной длины и разного цвета: бурые, серые, черные, шелковые и обычные пеньковые. Юный слуга глядел на своего господина с любопытством.
– Знаешь, что это? – спросил шагрит.
Рутис отрицательно мотнул головой, потом спохватился и ответил почтительно:
– Нет, белл.