Впоследствии Макгаверн сожалел о допущенной ошибке. «Лучше бы было, — пишет он в автобиографии, — просто поблагодарить мэра за поддержку наших реформаторских усилий, а чикагские дела оставить на усмотрение местных властей»… Сделано это, однако, не было, и последующие заседания и слушания комиссии показали, что подобного рода просчеты не способствуют популяризации реформ в широких партийных кругах. Макгаверн, кажется, не желал даже принимать во внимание элементарные требования протокола. Партийные шишки жаловались, что он не находит нужным уведомлять о заседаниях комиссии, происходящих на их собственной территории. Так, губернатор Техаса Престон Смит узнал об открывшихся у себя дома слушаниях из газетных сообщений. А член национального комитета демократической партии Маршалл Браун, узнав о планах комиссии, пришел в такую ярость, что «потребовал» удалить Макгаверна из пределов своего родного штата — Луизианы.
Но Макгаверн гнул свою линию. Признавая, что комиссия «задевает самолюбие некоторых деятелей», он в то же время нажимал на то, что «недостатки партии слишком велики, чтобы не обращать на них внимания». Пусть так, но слишком велики, чтобы не обращать на них внимания, были и недостатки самого Макгаверна. Поучительным было бы сопоставление с Тони Блэром. Тот ковровые дорожки в приемных профбоссов истоптал, постоянно консультируясь с теми самыми брокерами политической биржи, которых собирался сбросить с пьедестала. Вряд ли это доставляло ему удовольствие. Встречаясь с упрямыми леваками и профбоссами, Блэр, должно быть, чувствовал себя святым Даниилом, входящим в клетку со львами. И все же он упорно и искренне стремился найти общий язык с оппонентами. А когда это не удавалось, они хотя бы понимали, чего он хочет и почему.
Ну а Макгаверн почти не старался наладить отношения с лидерами собственной партии и привлечь их на свою сторону. Контакты с ними имели характер спорадический и к тому же искусственный, насильственный. Порой могло показаться, что он просто страшится подхватить какую-нибудь заразную болезнь, если проведет слишком много времени в обществе этих людей. Он уходил от прямого разговора, держал их на расстоянии — как врагов. Снобизм Макгаверна проступает даже в том, как он описывает свою встречу с мэром Дей-ли и его сторонниками. «Все они — на одно лицо, — вспоминает Макгаверн. — Средних лет, краснощекие, с тяжелой челюстью. В комнате плавали клубы дыма, подавали много мяса». Презрение к этим хорошо устроившимся в жизни парт-боссам мемуарист скрыть даже не пытается. В общем, становится ясно, что, даже если Макгаверну удастся провести свои реформы, самому ему успеха не видать.
Господи, как же много политиков, бизнесменов, ученых, просто гражданских служащих не в состоянии встретить прямой вызов. Они готовы вести долгосрочную политическую борьбу в стерильных условиях, но совершенно теряются при прямом столкновении или даже переговорах. Опыт неудачливого реформатора Джорджа Макгаверна убеждает в том, что в борьбе за власть прямой диалог насущно необходим. Даже и отстаивая свою программу, реформатор, если ему, конечно, небезразлично собственное будущее, должен уделять много времени убеждению оппонентов и не чураться терпеливого общения с противниками. В таком тонком деле, как реформы, независимо от того, в какой области они осуществляются, все зависит от дипломатии.
В конце концов комиссия Макгаверна представила свои рекомендации, которые, на что он и рассчитывал, произвели впечатление разорвавшейся бомбы: если их принять, полностью изменится физиономия американской политики. Начала комиссия с перечня злоупотреблений, способных потрясти любого современника. Прежние правила были настолько запутанны и настолько подстроены под интересы партийной верхушки, что некоторые штаты вообще обходились без писаных правил; в других рядовой избиратель был фактически лишен голоса. Например, в Калифорнии победителю доставались все голоса, полученные в ходе первичных выборов, проигравшие же даже не могли принимать участия в съезде. В общем, правила были составлены таким образом, чтобы сохранить статус-кво и блокировать новые идеи, новых людей, новые перспективы. Нынешний выборный процесс имеет такие недостатки: слишком большую роль играют деньги, все делается в спешке, у людей просто нет времени оценить достоинства каждого кандидата. Но при выдвижении хотя бы выдерживаются демократические нормы, результат зависит не от боссов, но от избирателя. Читая документы комиссии Макгаверна, попадаешь словно в иную политическую эпоху, хотя отстоит она от нас всего на тридцать лет.
Но самое скверное — правило солидарности, обеспечивающее большинству возможность диктовать свою волю на каждой стадии процесса. Если в каком-нибудь городке сто голосов распределились в пропорции 51 к 49, победителю отходят все сто. Таким образом, разрекламированные права «меньшинства» превращаются в чистую фикцию: применяя правило солидарности в ходе отбора делегатов, ими всегда можно пренебречь.