Подобные гипотетические реконструкции быстро превратились в полноценные исторические факты, которые позволили некоторым из исследователей утверждать следующее: «Как выясняется сегодня путем довольно сложных сопоставлений и сравнений древнерусских источников с иностранными (сагами, хрониками и т. д.), Святополк Окаянный не убивал ни Бориса, ни Глеба; а совершил это убийство (по крайней мере, Бориса) сам Ярослав Мудрый». Особо отмечается тот факт, что «подобное изучение исторического прошлого чрезвычайно полезно, но необходимо помнить, что для людей русского Средневековья, воспитанных на христианских идеях сказаний, которые традиционно описывали трагедию князей-„страстотерпцев“, убийство совершил именно Святополк, и притом князья Борис и Глеб вели себя так, как и описано в сказаниях. То, чего не было в „действительности“, как раз было „на самом деле“. Более того, на идеальных примерах князей, погибших, но не совершивших греха клятвопреступления, оставшихся по-христиански верными, воспитывались поколения князей всего русского Средневековья…»[440]
.Следует отметить, что авторы всех вышеперечисленных точек зрения в своих рассуждениях просто отдают приоритет одной литературной традиции над другой, не задумываясь о том, насколько субъективным может быть в каждой из них отражение реальных событий. Не приходится удивляться тому, что предположение, высказанное Н. Н. Ильиным, все чаще воспринимается как аксиома, хотя тождество Бурицлава из «Пряди об Эймунде» с Борисом русских летописей представляется и возможным, и спорным как с фактической, так и с антропонимической точки зрения. Например, А. Ф. Литвина и Ф. Б. Успенский пишут: «Если допустить вслед за целым рядом исследователей, что под именем Бурицлав (
Часть историков по-прежнему видят в «конунге Бурицлаве» либо фигуру Святополка I[444]
, либо собирательный образ. «Отождествление Бурицлейва со Святополком не требует никакого насилия над текстами саг или летописей. Чтобы превратить его в Бориса, приходится полностью менять порядок известий. Любечская битва, описанная в Древнейшем своде и в „Пряди…“ первой, перемещается из 1016 г. в 1019 г., а убийство Бориса – в 1017 г.», – считает Н. И. Милютенко. Вместе с тем, со ссылкой на европейскую средневековую традицию, она подчеркивает, что для почитателей Бориса и Глеба не имело принципиального значения, кто именно из старших братьев приказал их убить[445]. Н. И. Милютенко принадлежит попытка реконструкции событий 1015 г. с использованием «избыточной информации» из «Польской истории» Яна Длугоша, в которой, как писал еще М. Н. Тихомиров, «особый интерес представляет рассказ о смерти Владимира и распре между его сыновьями, так как сведения об этих событиях даны им в редакциях, не известных по русским источникам»[446].Рассказывая о разделе княжеств между сыновьями Владимира, Длугош отмечает, что за тремя младшими сыновьями, «а именно Станиславом, Позвиздом и Судиславом, он закрепил Киевское и Берестовское княжества, которые должны были перейти к ним только после его смерти. Ярослав же, один из сыновей, которому был выделен Ростов, тяготясь тем, что он отлучен от Киевского княжества, которого домогался, со своими племенами и другими, которых нанял за деньги, хитростью подступает к Киеву и, поскольку [все] верили, что он пришел с миром, занимает крепость и овладевает отцовской казной. Отец, Владимир, очень горько переживая это, собирает войска из всех княжеств, которые разделил среди сыновей, намереваясь вступить в битву с Ярославом. Ярослав, узнав об этом, посылает [послов] и нанимает печенегов и варягов, чтобы противостоять отцу.