Игры рядом

Дарла, успевшая оседлать меня и задрать свою жуткую желтую юбку, изумленно вскинула голову, и развязавшаяся алая ленточка, выскользнув из ее темных волос, упала на ковер.

— Девственность? — словно не веря своим ушам, переспросила Дарла. — Да пребудут с тобой боги, Эван, какая девственность?!

Это был приговор, не подлежащий обжалованию. Мне оставалось лишь смириться со своей участью. Как оказалось, не слишком горькой.

Дарла проявила неожиданную для девушки с ее умениями стыдливость и сбежала сразу после окончания нашей содержательной беседы, быстро чмокнув меня в губы и пообещав увидеться на балу. Я остался лежать на скамье, совершенно обессиленный и снедаемый жгучим стыдом. Я впервые сознательно изменил Флейм — не считая эфемерных одалисок из храма Безымянного Демона, но в их реальности я уверен не был, а реальность Дарлы сомнений не вызывала. Какое-то время я упивался отвращением к самому себе и жалостью к бедняжке Флейм, с таким трудом переносившей дворянское гостеприимство. Потом вспомнил, что второй акт комедии под названием «Торжественное пиршество в замке Аннервиль» вот-вот начнется, а мне предстоит быть одним из видных статистов в этой пьесе, поэтому стоит выйти на сцену вовремя, не вызывая недоумения зрителей.

Я оправил двусмысленно неряшливую одежду перед большим зеркалом в ближайшем коридоре и вошел в зал, как оказалось, одним из последних. По счастью, на этот раз меня не посадили рядом с Дарлой, но я всю ночь ловил на себе ее жаркие взгляды. Флейм, опять-таки по счастью, чувствовала себя слишком плохо, чтобы обращать на это внимание. Я демонстративно игнорировал Дарлу и расточал приторные любезности леди Йевелин, благо она сидела слишком далеко, чтобы меня укусить. Я уже начал подумывать, что и на этот раз всё обойдется, когда небеса разверзлись, и грянул гром.

— Вы знаете, друзья, — добродушно сказал маркиз (эх, до чего же я завидовал его поразительной душевной и физической стойкости! А впрочем, наверняка она объяснялась тем, что он пил ядреную даллантскую наливку с раннего детства и был не так чувствителен к ее разящему воздействию на организм). — Сегодня я по чистой случайности узнал, что в наших краях появился известный и, по слухам, очень умелый менестрель. Я счел уместным пригласить его на наш праздник. Не угодно ли приветствовать досточтимого трубадура?

Свист и гиканье уже порядком нализавшихся дворян были ему ответом. Все повернулись к парадным дверям, в которые как раз в этот момент ступали худые ноги знаменитого менестреля. Возможно, это событие не привлекло бы моего внимания, если бы я не удосужился бросить взгляд на лицо знаменитого менестреля, случайно — заметьте, совершенно случайно — оказавшегося в Далланте.

Говорят, у нас большое королевство. Король Гийом безумно гордится островами, полученными от Шангриера в качестве контрибуции, и неустанно твердит о готовности расширять необозримые границы страны до бесконечности, насколько поз во лит раз мер нашего мира. По мне — так живем мы в деревне. Забитой и глухой. Пять дворов, и все друг друга знают. Иначе как объяснить, что, проехав сотни три миль, встречаешь до боли знакомого человека?!

Думаю, и без всяких слов ясно, кто вошел в парадный зал замка. Если не ясно, я скажу: это был Юстас. Он разоделся в потрепанный бархат и облезлую парчу, перо на его берете было не павлинье, а петушиное, но вид он сохранял воинственный. И он обзавелся новой лютней. Старая, без сомнения, была принесена в жертву долгой и трудной дороге, которую он проделал, чтобы погубить всех нас.

Я сидел с застывшей улыбкой на одеревеневшем лице, стараясь вжаться в стул и в панике перекидывая взгляд от Ларса к Флейм. Ларс сидел спиной ко входу и сначала ничего не заметил. Поймав мой взгляд, он обернулся, тут же снова сел прямо и принялся усиленно поглощать крылышко куропатки, до того сиротливо лежавшее на его блюде. Флейм же, как и я, узнала менестреля сразу и теперь сидела с таким видом, словно проглотила рыбью кость. Я сдержанно похлопал ее по спине и осведомился о здоровье дорогой сестрицы. Она сглотнула и пробормотала, что устала и хочет уйти. Я вполне разделял ее чувства.

Юстас снисходительно выслушал овации, прошел на середину зала, уселся на специально принесенный стул и заиграл. Играл засранец хорошо, это признавал даже Ларс, и на несколько мгновений я даже забыл о ситуации, в которой мы очутились. Певца наградили повторными овациями, более бурными и искренними. Я хлопал без энтузиазма, чем, вероятно, и привлек внимание Юстаса.

Наши взгляды встретились, когда он раскланивался, и я невольно вспомнил недавнюю ситуацию в трактире. Тогда я вел себя более приветливо, однако Юстас и теперь не мог похвастаться предсказуемостью реакций. Вместо того чтобы завопить: «Эван, дружище, что ты делаешь среди этих толстосумов?», он сдержанно улыбнулся, отвесил низкий поклон, скользнул пытливым взглядом по толпе гостей, заметил Флейм, потом Ларса и улыбнулся шире.