Игры рядом

Они были поразительно бледными, белокожими, с волосами песочного цвета — ярко-песочного, ближе к желтому, чем к серому цвету пустыни. Мужчины и женщины походили друг на друга, как близнецы: узкие лица без малейшей растительности — даже без бровей и ресниц, прямые длинные волосы, щуплые вытянутые фигуры. Хотя больше всего поражала именно их кожа. Они сбрасывали ее трижды в год, как змеи — ободранные красные лохмотья сползали, обнажая молочно-белое, мягкое мясо. Наверное, это было безумно больно, но они не чувствовали боли. Оазис, неподалеку от которого нас выбросило из портала, большей частью состоял из зарослей дерева, которое они называли эйдерелла, — его корни по вкусу напоминали кроличье мясо, из одного небольшого листа можно было выжать чашку сладкого зеленого сока, а семена содержали сильнейший дурман, который они курили или жевали.

Я и раньше слышал про снежников, хоть и не верил в них. Белые люди-змеи посреди раскаленных песков — сказки, да и только. В некоторых округах ими пугали непослушных детей.

Я очнулся среди них и долго не мог понять, как себя вести. Они молчали, даже не пытаясь заговорить; потом я узнал, что от частого употребления семян эйдереллы ссыхается и мертвеет язык. Я пытался объясниться с ними знаками, но они — два существа, ухаживавших за мной в сшитой из листьев палатке, — только смотрели на меня светло-карими глазами без ресниц, моргали и уходили. Я не чувствовал в них враждебности, но почему-то мне было жутко. Вспоминались нереальные женщины из храма Безымянного Демона, их настойчивые теплые губы, безвкусная дрянь в глотке… Здесь было не то, что-то другое, но мне то и дело приходилось одергивать себя, напоминая, что тот сон уже закончился и теперь мне снятся совсем другие кошмары.

Когда я набрался сил выйти из палатки, никто не попытался мне помешать. И, как ни глупо, у меня возникло чувство, будто это неправильно.

Они жили странно. Я никак не мог понять, что они делают, чем занимаются. Некоторые обрабатывали эйдереллу, выжимали сок, собирали и просеивали семена, но таких работников были единицы. Остальные чаще всего лежали на берегу маленького озера в центре оазиса, жевали блеклую траву и изредка касались друг друга прозрачными пальцами.

Каданара была одной из них. Но она была и другой, совсем другой.

Я не знал, что случилось с Дарлой и Куэйдом. Меня это интересовало — не волновало, но интересовало. Корда я попытался выяснить это, меня отвели к ней. По-моему, это была просто реакция на мою попытку задавать вопросы — на все вопросы отвечала Каданара.

Когда я вошел в ее палатку, она сидела на низеньком помосте из тонких палочек и курила трубку, набитую семенами эйдереллы. На вид я дал бы ей около пятидесяти, она была довольно полной и совсем некрасивой, и, наверное, именно поэтому в ней ощущалось что-то материнское. Волосы, в отличие от остальных снежников, она заплетала в тугую короткую косу.

Увидев меня, она вытащила трубку изо рта и внушительно сказала:

— О!

Я мог только догадываться, что она имела в виду, и приготовился к долгой и утомительной беседе с помощью пальцев и рисунков веточкой на песчаном полу палатки, когда она ткнула в меня трубкой и сказала:

— Ну на, покури.

Я не рискнул отказаться, пока еще не понимая, как она расположена ко мне.

Когда я втянул в легкие сладковатый дым, она сказала:

— Услышал меня, да? Хороший мальчик.

Они были ненормальными. Все. Впрочем, чего еще ожидать от людей, ежедневно принимавших лошадиную дозу самой убойной дури?

Каданара не была их вождем, как я ошибочно решил. У них вообще не было вождя, и она сообщила об этом несколько напряженно, странно на меня поглядывая. Сразу бы мне почуять неладное, но я тогда был слишком одурманен эйдереллой, и гораздо больше способа самоуправления снежников меня заботила фиолетовая курочка, яростно терзавшая рыжую рыбешку в дальнем углу палатки. Мне всё казалось, что у нее (у рыбешки, а не у курочки!) какие-то нехорошие намерения, и это серьезно меня беспокоило. Курочка не подозревала подвоха, и ее беспечность в итоге довела меня до слез, так я за нее испереживался.

Если бы снежники захотели, они могли бы продержать меня на эйдерелле до конца моих дней, а я об этом даже не подозревал бы. Но им это было ни к чему.

Когда меня наконец немного поотпустило, Каданара сказала, что больно теперь не будет, а потом сообщила, что Куэйд и Дарла живы и отходят от долгой дороги.

— Ты оказался сильнее их, — добавила она с уважением. — Я сразу это почуяла: ты сильнее их, сильнее всех, кто был, да. А тут так редко появляются, да. Умирают совсем скоро. На первой десятой пути. Так.

— А далеко отсюда до…

— До моря? — переспросила она и блаженно затянулась трубкой. — Нет, совсем близко.