Вскоре после развода с Ольгой он месяц отдыхал в пансионате на юге и там познакомился с внучкой начальника Генштаба, Натальей, своей ровесницей. И как это бывает от жары, безделья и скуки, они начали искать совместные приключения и развлечения, исход которых был закономерным. Таясь от всевидящих и вездесущих глаз таких же отдыхающих, они встречались по ночам в парках, в беседках, на пляжах и даже в море. Как только выдавалась возможность, бросались друг к другу с такой жадностью и силой, что потом оставались синяки. Весь отдых прошел в поисках уединенных мест, и когда пришло время расставаться, наобум, повинуясь сиюминутным чувствам, Сыч сделал предложение. Наталья мало что рассказывала о себе, но по ее голодной страсти угадывал, что внучка маршала не замужем, и не сомневался в своих выводах. Однако лишь при расставании Наталья сказала, что ее муж – генерал, и у них есть двое детей, и что она никогда не разведется с ним, ибо жизнь уже состоялась.
На юге он и рассмотреть не успел, похожа ли она на Риту, но когда они начали встречаться в Москве, обнаружил сходство еще более сильное, чем у Ольги. У внучки маршала ко всему прочему были темные глаза, и самое главное, что осталось незамеченным в южной жаре и соленой воде, – запах дыхания. И от всего этого Сыч начал распаляться: курортный роман грозил перерасти в бурные события и Наталья стала остужать его, причем запрещенными средствами. Однажды устроила все так, что они встретились с ее мужем, даже не подозревая, кто их свел, возникло нечто вроде мужской дружбы – летали на охоту за белым медведем, потом на рыбалку в Североморск. Когда женская хитрость обнаружилась, когда генерал познакомил его со своей женой, Сыч отчего-то мгновенно вспомнил ситуацию, как они вместе с фронтовиком встречают у проходной одну девушку, Риту Жулину. Танкист застрелил его и потом страшно жалел, что убил не соперника, а такого же солдата, прошедшего войну, и что объект поклонения, приведший к трагедии, недостоин этой смерти.
Танкисту дали двадцать пять лет – после Победы приобретенную на войне ярость гасили жестоко.
Буря чувств сменилась ощущением, что его опять обманули.
Ситуация разрешилась сама собой: Сыча послали на обкатку в провинцию и он возглавил облисполком у себя на родине.
– Назад вернем, когда женишься, – предупредил его Баланов – то ли в шутку, то ли всерьез.
7
Наука издателя никуда не годилась. Сергей Борисович написал два первых абзаца и оба спалил на малахитовом пьедестале.
Он никак не мог обратиться к народу, который вспоминал его с благодарностью и, если судить по некоторым, особенно левым газетам, без всякого Госсовета готов был объявить национальным лидером и поставить выше Президента. Но Владимир Сергеевич не пожелал делиться властью – властью, которой даже не имел, ибо она выражалась не в привычных полномочиях, а в личном авторитете и доверии, которые и позволили утверждать некое духовное предводительство. Пусть бы себе Президент занимался государственными вопросами, экономикой, международными отношениями, политикой и обороной, где и следует прилагать силу власти, а Госсовет выстраивал бы общество, не указами и угрозами, а одним лишь авторитетным словом прививал любовь к законам и собственной стране.
А преемник испугался его так и не состоявшегося влияния, испугался возможности двоевластия и свернул на знакомую, не раз уже пройденную дорогу.
Завтра, когда доложат о самоубийстве, он вначале испытает недоумение и даже раздражение и только потом осознает, что произошло. Но когда обнародуют пояснительную записку к смерти, будет самый настоящий шок, тот самый, благотворный, терапевтический. Так он думал, вдохновляя себя на самоубийство, но прошлое все еще манило и оттягивало роковой срок.
Оказавшись на родине, первым делом Сыч дал личное поручение своему помощнику установить местонахождение Риты Жулиной. Он не имел представления, где она, замужем ли и жива ли вообще: технологию на фабрике поменяли, но девчонки все равно болели. А спрашивать у матери, которая часто писала ему письма, он не хотел еще по той юношеской привычке скрывать от нее свои чувства. Он думал, что розыск займет много времени, однако адрес Риты был у него уже через десять минут, причем прежний, ельнинский. И замуж она не выходила, по крайней мере фамилия осталась прежняя...
Он поехал к матери в Ельню в тот же день, однако тешил иную мысль – увидеть Риту. У Сыча не было каких-то определенных, готовых планов; он полагался на волю чувств – как получится, так и получится. Расспрашивая мать о знакомых, он упомянул и свою несостоявшуюся невесту – так, вскользь, мимолетно, как о всех остальных, однако вдруг услышал настороженное удивление.
– Неужели ты до сих пор ее не забыл?
– Не забыл, – неожиданно для себя признался он.
– Зачем же тогда в Москве женился?
Она ничего еще не знала о разводе, и расстраивать ее сейчас не хотелось, поскольку мать долго не признавала Ольгу и смирилась совсем недавно – по крайней мере стала передавать ей поклоны в письмах.
– Наверное, влюбчивый, – пошутил он.