Игры с хищником

– Весь в деда родного! – рассердилась мать. – Тот был кот блудливый, все девок на мельницу таскал, и ты за ним... До чего женщину довел? А ведь красивая была, статная. Так и замуж не вышла, ходит в черном платочке... Ну и пусть старше! Жена твоя что, моложе?.. Жизнь девке испортил.

– А помнишь, ты старуху приводила, зельем поили?

– Ну и что?..

– Подействовало, отвратили...

– Смеешься все? А у самого, поди, на душе...

– Вот пойду сейчас к Рите. И все исправлю...

– Как это – «исправлю»?

– Замуж возьму.

Мать осела, прикрыла рукой рот.

– Мама, это шутка! – засмеялся. – Ну прости...

– От тебя всего можно ожидать, – серьезно проговорила она. – Ты же скрытный... Недавно только узнала – ходил к милиции с наганом и разбивал фонари. Ребята выросли, так теперь рассказывают, как ты характер воспитывал...

Вечером он подошел к дому Риты пешком, прогулялся взад-вперед: в окнах горел свет, мелькала одинокая тень. Отметая волнение, поднялся на крыльцо, открыл темные сени и наугад, по старой памяти, сразу же нащупал ручку двери.

Вошел без стука и снял шляпу.

В доме было не прибрано, пахло горьковатой затхлостью и сыростью, давно не беленные стены синели жирными пятнами, и везде были включены лампочки, словно для того, чтобы высветить всю убогость жилища.

На кухне спиной к нему стояла мать Риты и шинковала на доске капусту.

– Здравствуйте! – громко сказал он. – Вы меня узнаете?

Она обернулась, и Сыч непроизвольно отступил – это была Рита, хотя от прежней фабричной девушки остались одни глаза.

– Сыч! – воскликнула она хрипловатым, незнакомым голосом. – А что это ты меня на вы зовешь? Не узнал?

И засмеялась.

– Узнал, – соврал он, оглядывая ее фигуру: грудь опустилась к животу, исчезла талия, а отекшие босые ноги отливали синевой.

– Ну коль пришел – проходи! Рассказывай! Говорят, ты теперь начальник большой!

Говорила громко, прокуренным голосом и с насмешкой, а черные глаза оставались неподвижными и печальными.

– Я на минуту...

– Посмотреть на меня пришел? Смотри, миленький. Какая я?

– Сними свое колдовство, – попросил Сыч.

Как-то скромно и знакомо потупившись, она подошла вплотную, опахнув запахом застоялого табачного дыма. И вдруг резко открыла свои черные, пронзительные глаза, отчего он чуть отшатнулся.

– Помнишь меня? – Рита потрогала седой чуб.

– Помню...

– Ну ладно, – сказала не сразу. – Отпущу тебя. Что уж держать, я теперь старая...

И ушла за перегородку, оставив его у двери. Долго там что-то двигала, шуршала газетами и наконец вернулась с никелированным «вальтером» в руках.

– На, забирай.

Он ожидал чего-нибудь другого, поэтому обескураженно таращился на пистолет – словно юность свою увидел, ночной мельничный омут, берег с колкой осенней травой...

– Я же отняла у тебя самое дорогое, – призналась Рита. – И на эту вещицу присушку сделала. Теперь возвращаю, коль попросил...

Сыч взял пистолет, сунул в карман плаща. И ощутил желание немедленно бежать отсюда.

– Иди! – угадала она. – Отпускаю!

– Прощай, – пробормотал он.

– Иди, иди! Все равно меня не забудешь!

Он вышел на улицу, перевел дух и оглянулся: света в окнах уже не было и сквозь стекло чуть просвечивали манящие очертания ее лица, скрашенные синим полумраком.

И дабы спугнуть этот призрак, он передернул затвор и выстрелил в небо. В тот же миг с тополей взметнулась воронья стая и крик заложил уши.

Патроны тогда еще были хорошие...

Даже будучи женатым на некогда недоступной Ольге, он все еще робел перед другими, особенно высокопоставленными, женщинами и долго не мог совладать со своим комплексом. Однако заметил, что иногда чувство неловкости перед ними начинает вызывать у него обратную, защитную реакцию: он непроизвольно дерзил, лавируя на грани шутливого, остроумного хамства. Первый раз он ощутил такие свои способности, когда возил по ювелирным магазинам дочку большого партийного начальника. И с удивлением обнаружил, что такое его поведение нравится: видимо, от чистой, отшлифованной жизни ей хотелось чего-нибудь грубого и грязненького. Но самое главное, это понравилось и ему, ибо в это время можно было быть откровенным и не придумывать всяческие обтекаемые слова и хитрости. Они так увлеклись этой игрой в цинизм, что уже с удовольствием говорили друг другу гадости: он мог хлопнуть ее по ягодице, а она, будто случайно, толкнуть его коленкой между ног.

Этот вояж тогда чуть не закончился плачевно: провозив девицу целый день по «Березкам» и прочим валютным местам, он так обнаглел, что, когда сели в «Волгу» и отгородились стеклом, шепнул ей в ухо:

– Я тебя хочу.

Она взглянула удивленно, погрозила пальчиком:

– Не надо лгать!

Неожиданно, словно играя, засунула руку в его брюки и, улыбаясь, стала смотреть в лицо.

– Вот сейчас захочешь.

Потом откинулась на спинку, закрыла глаза. И через минуту сказала:

– Сейчас мы поднимемся ко мне в квартиру. Я в машине не люблю.

Он понял, что переиграл, и в тот миг растерялся, но, на его счастье, возле дома дочку встречала мама, которая поблагодарила Сергея Борисовича и увела свое развратное чадо.

Но это были еще безобидные игры.