Игры с судьбой. Книга вторая

И, вновь, уходя, раствориться в стылом тумане. Уходить на забытый людьми и Богом пустырь, где, схожий с валуном, ожидал корабль. Если не догонит, не присоединится Таганага — отныне и навсегда — его корабль.

Пусть, пусть ищет теперь Анамгимар! Пусть как ищейка носом роет землю! Пусть вглядывается в лица, пытаясь отыскать Ареттара. Пусть перерывает небо и землю! Пусть пытается найти. Слишком мал срок, что б мог он узнать, догадаться, найти!

Хватая губами стылый воздух, Ареттар проталкивал его в легкие! Легкие горели! Горело горло. Горел разум. Как тяжко было отдавать и отдаваться на милость Судьбы. Как тяжело было отдавать камни. Стоило выпустить из горячей ладони — словно замерзло сердце. Покрылось корочкой льда. А чужая воля рукой в стальной перчатке схватила за горло. Лишь пока камни творили волшебство, отступил призрак из прошлого. Вкрадчивый, сладкий голос, вьющий веревки, опутывающий паутиной. Лишь пока камни сиянием своим грели кровь, был он свободен. И был собой…

И как же тяжело отказываться от себя!

Нет, и в мыслях не может быть ни у кого, что расстанется он с камнями, добровольно отдаст.

Что ж…. А это — фора. Немалая.

Откуда-то, из толпы, выдвинулся, подхватил под руку — быстрый, гибкий, полный животной, первобытной силы, не человек — ураган! Таганага! Черные волосы крутыми завитками, и весело блестят желтые, как у дикой кошки глаза….

10.

Свет. Тьма. Круженье дней. Было ли? Или только пригрезилось? Камни Аюми синие, как сама синева.

Только закусить губу, перебарывая дрожь во всем теле. Не подняться самому. Сил нет. Он пел. Пел ли? Или то сон, болезненный бред, память об ушедшем? Только сипло выдохнуть свою боль, не в силах ее одолеть.

Льняные простыни, как ложе снежной королевы — белая-белая метель. Ледяные торосы. И так же, как лед — холодны. А в теле жар. Кипит кровь, горят мышцы. Унять бы его. Отделить бред от яви.

Словно во сне все звуки — и два негромких голоса спорщиков, и шорох шагов, и шум ветра в высоких кронах и рокот моря, недальнего моря.

Недалеко, тут, рядом… бьются волны в гранит скал. Бились, бьются и биться будут, покуда не сточат остров в тонкий песок.

И прохладная ладонь на горячем лбу.

— Очнулся….

Промолчать… Очнулся? Разве можно это так назвать — все равно, окружающее видится как через полиэтиленовую пленку, мутную, потрепанную ветром.

С трудом узнать говорившего. Высок, статен. Волосы — тьма, щедро присыпанная солью. И то ли кажется, то ли мнится, желается и грезится.

— Вэроэс? — выдохом, хриплым карканьем старого ворона. — Ты? Спаси… меня…

Дрогнула ладонь.

И вновь — горячечный бред. Шквал подступающей тьмы небытия. Губы, как черная корка обожженной земли. И вспоминается Вэйян. Жжет и мучит! Криком бы кричал, да только стоны срываются с губ.

Если б мог — повернул бы время вспять, отказался бы. Если б мог! Если б мог — как гадюку, как гюрзу кинул бы в огонь аволу. Открестился бы.

Хоть хороша была шутка. Ох, хороша! И слезы на глазах Анамгимара были бальзамом для его души. И стоило! Тысячу раз оно того стоило!

…. Ночь….

Кружение звезд, просвечивающих сквозь листву. Тихий зов. Как когда-то в детстве! Встать бы, бежать. Да нет сил подняться. Выпиты они болезнью, отданы все, без остатка. Одна надежда, что не бросит зовущий, приблизится….

Легкое прикосновение рук к вискам, холодные ладони. Тихий голос. Совсем далекий. Нежный, знакомый. И как хочется расслышать, понять, что ж он твердит… Открыть глаза….

Но звенящая пустота вновь всасывает всего, без остатка.

Запах дурманных, пряных трав…. Дым, ползущий над землей, удушливый угар…. Пламя пожара, из которого — не вырваться, нет! Гореть заживо, чувствуя, как волдыри вскипают на коже, и моментально лопаются, как мышцы превращаются в уголь….

Криком оборвать бред, очнувшись от собственного ужаса и понять, что не издал ни звука.

Где ночь? Где огонь? Тихо утро. Лишь треск цикад, да далекие, очень далекие голоса. Широко распахнуть глаза и смотреть, смотреть в белый купол прямо перед собой. На причудливые тени, что чертили неявные знаки.

Отступило, сгорело несбывшимся сном. Только часто-часто бьется сердце, да на лбу капельки пота. Смахнуть их, но едва повинуются руки — дрожат, словно собственный вес — тяжкий камень.

Закрыв глаза, попытаться понять — на каком же он свете. Но мысли не давались, бросались врассыпную. И явь была подобна солнечному блику, скользящему по поверхности воды.

Только плакать от собственного бессилия, от беспомощности своей. Волком выть, попавшим в капкан! Да что это изменит?

С трудом подняться с подушек, толкая размякшее безвольное тело. Подняться на ноги, чувствуя, как предательски качается земля под ногами, как весь мир вокруг ходит ходуном. Накинув на плечи прохладный шелк, выбрести из шатра. Прислонившись спиною к шероховатой, теплой коре дерева впитывать благодать бытия: Запах трав, стрекот, тепло. Чувствовать, как солнечный луч касается кожи. Чувствовать шероховатое тепло дерева. Чувствовать, как соки поднимаются к кроне.

Обмануть себя, чувствуя небывалое единство. Сплестись сознанием со всей вселенной!