Игры с судьбой. Книга вторая

И только дрогнуло сердце, когда ожидаемое стало бытием.

Невысокий, как все эрмийцы, темноглазый, темноволосый, хрупкого, не воинского сложения, с той надменной улыбкой, что была так присуща Властителям всех рангов.

Он явился, и отступила тревога. Впрочем, страх, сменивший ее, тоже не был долог. Он сжал сердце в прохладных ладонях, пощекотал низ живота и отступил, не смея больше его тревожить.

Странное ощущение, когда ничто не тревожит, и не пугает, накрыло с головой, заполнило всю его суть. Нет, это пожалуй не было равнодушием. Так как не боясь, он все же ожидал — с негаснущим любопытством ожидал, как прозвучат слова его приговора.

Посланец лениво кинул тощее тело в кресло, не сводя пронзительного взгляда с рэанина. Усмешка коснулась губ.

— Да-Деган Раттера? — сорвалось с губ.

Вместо ответа легкий кивок, как неслыханная дерзость. Но то, что не подобает рабу уместно слуге. И нет сил пошевелить высохшими губами. И нет желания.

— Вас желают видеть на Эрмэ.

Не кивок, но легкий поклон ответом.

— Вы летите со мной! — тоном, не терпящим возражений, хлестким приказом. Только улыбнуться заносчивому тону слов.

— Я в вашем распоряжении. Когда отлет?

— Как только вы соберетесь, но не позднее полуночи. Я буду ждать вас в порту.

Поднявшись, эрмиец с иронией осмотрел интерьер палатки. Сверкнул очами на прощание. Ушел с стремительностью летящей стрелы. Лишь остался аромат — тяжелый, чувственный, полный первобытной силы. Пряный дурманный аромат черного колдовства, темного чародейства.

Да-Деган легонько пожал плечами, обвел взглядом помещение, словно ища тот предмет, что заставил надменно улыбаться эрмийца.

Тяжело ударило сердце. Кровь побежала по венам, касаясь стенок сосудов маленькими коготочками новорожденных котят.

Дрожь….

Но это ничего. Все это терпимо. Жила бы надежда.

"как вы соберетесь….." А что собирать-то? Давно готов ко всему. Дорогие шелка опереньем Жар-птицы полыхают, стекая от плеч к каблукам. Белоснежные волосы убраны в прическу, покрыты диадемой, усыпанной полыхающими зарницами алмазов.

Давно готов. А багаж…. Он привык жить налегке. Есть вещи от которых ничто не спасет, сколько не готовься. Впрочем…

Он тихо хлопнул в ладони, собирая слуг. И закипела работа. Деловито сновали тэнокки, собирая гардероб и украшения, безмолвными тенями, отражениями в зеркалах, суетились, не тратя времени зря.

Он вышел на воздух, прошел по едва заметной тропе к взморью, к высоким отвесным скалам. Остановился на краю, вдыхая аромат далекой грозы, глядя, как расчерчивают небо далекие вспышки молний.

На миг обожгла разум мысль — сделать шаг, устремившись к волнам. Улыбка тронула губы.

Где-то близко загрохотал гром, заворчал утробно голодным зверем, зарычал, огневавшись.

Отступив от края, Да-Деган обвел взглядом утонувший в серой дымке горизонт.

Подступало время дождей. Долгий месяц, когда солнце уступало место силе иной стихии. Месяц полный серости, безрадостного омовения, когда водой пропитывался весь мир, готовясь к времени цветенья. Время куколок готовящихся стать бабочками.

"Увидеть бы еще лазурь этого неба" — мелькнула мысль. Наивно было мечтать вернуться. Наивно было верить… во что угодно верить. И надеяться и ждать.

Прикусив губу, он впивал аромат соли моря и неба, запах горячей, смоченной первым дождем земли. Запоминал навсегда. Что б никогда не потерять ни одного из слагаемых.

Он опять не услышал, как подкрался воин, чутье смолчало.

— Зовет Хозяин? Я видел посланца, — проговорил Таганага, нарушая безмолвие.

Кивнуть в ответ, склонив голову, вздохнуть. Горячая ладонь воина легла на плечо.

— Боишься? — проговорил воин, — вижу, не отрицай. А ты не бойся! Император тоже не всесилен.

— Я не его боюсь, — сорвалось раньше, чем успел поймать и понять. — Я себя боюсь. Боюсь того, что когда-то они со мной сделали — он и Локита. Боюсь вросшей в плоть сути раба. Оказаться с ними на одной стороне — боюсь!!!

— Брось, — прошелестел голос воина, — ты с ними на одной стороне никогда не был, да и не будешь никогда. Я знаю. А ты мне просто поверь….

— Эх, Таганага!

Жила бы в сердце уверенность. Но уверенности нет. Сыплют сомнения мелким снегом, вьется тревога холодной поземкой. И нечем растопить холод сомнений.

— Они не смогли тебя убить тогда. Не думаю, что ты им это позволишь теперь. Держись, борись. Будь собой. Ты выиграешь, поверь мне.

Только вопросительно выгнуть бровь, не в силах надеть маску с оскалом усмешки.

— Выиграю.

— Разве тебе остается что-то иное?

Только кивнуть. Ничего иного не остается. Прав воин. Можно уговаривать себя сто тысяч раз, увещевая бросить игру, очнуться от упоения азарта. Но слишком велика ставка, что б можно было бросить карты и не играть. Что б просто встать из-за зеленого сукна, сказав, что с него довольно.

Можно сто тысяч раз себя корить. Можно проклинать Судьбу. Но… когда ничего иного не остается…. Разве выпустит он из рук соломинку? Разве простит себя…

Впрочем, прощения нет, все равно.

Попрощаться коротким кивком, уходя.

Время бежало, тяжко дыша. И время гнало.