Возможно, я повторяюсь, но подобный характер войны объяснялся тем, что Безымянный капитан блуждал как в потемках: он не мог взять в толк, во имя чего сражающиеся с ним мятежники оказывают сопротивление. Действительно, жители долины и горного поселка, замыслив урезать наполовину бремя налогов и воинской повинности, со времени пересмотра поземельного налога прибегли к уловке с двойным ведением книги посемейных записей – на двоих делалась одна запись. Они долгие годы пользовались этим по-детски наивным изобретением, и до сих пор никто не обнаружил их хитрости. Но теперь во имя престижа, во имя интересов Великой Японской империи, особенно ввиду сложившихся чрезвычайных обстоятельств, бунтарству следовало положить конец. Именно такая миссия была возложена на армию, посланную для восстановления общественного спокойствия. И все же никому вначале в голову не могло прийти, что армии будет оказано сопротивление и оно положит начало тотальной войне. Рота должна была вступить в деревню и, утвердив тем самым господство над местными жителями, заставить их осознать, что саботаж предусмотренного законом ведения книги посемейных записей представляет собой антигосударственную акцию. После этого предполагалось прибытие соответствующих чиновников префектурального управления для проверки книги и внесения в нее необходимых исправлений. Затем полиция должна была заняться выявлением и наказанием виновных. Таким представлялся ход проведения операции. Ожидалось, что при ее осуществлении роль посредников возьмут на себя прежде всего деревенский полицейский, школьные учителя, а также настоятели буддийского и синтоистского храмов. Но началось все с того, что сводная рота, посланная для восстановления общественного спокойствия, была уничтожена наводнением, преднамеренно устроенным жителями долины. Затем, когда в долину вошла вторая рота, все жители деревни, скрывшись в девственном лесу, ясно продемонстрировали непреклонную решимость вести войну. А как же те посредники, на которых возлагалась вся надежда? Если они не справятся, то императорская армия должна будет начать изнурительную борьбу с укрывшимся в лесу партизанским отрядом, которому ничего не стоит ее уничтожить – в их распоряжении и капканы, и одичавшие собаки, и в довершение какое-то невиданное, сверхсовременное оружие. Обдумывая это, Безымянный капитан, стоя на утесе, топтался на месте – разве его поведение не было естественным?..
Ну а как же, сестренка, вели себя тогда те, кто должен был выступить посредниками между армией Великой Японской империи и мятежниками, называвшими себя «не поклоняющимися чужим богам непокорными японцами»? Роль посредников предназначалась чужакам – тем, которые хоть и жили в долине и горном поселке, фактически не принадлежали нашему краю. Поскольку настоятель буддийского храма появился в долине в незапамятные времена – во всяком случае, когда произошло первое восстание Мэйскэ Камэи, он уже жил там – и участвовал в уловке с двойным ведением книги посемейных записей, его считали человеком, принявшим сторону деревни-государства-микрокосма; но, по мнению прихожан, в пятидесятидневной войне он все же остался в стороне: отправлял заупокойную службу, вместе с врачом и дантистом лечил раненых – в общем, делал то, чем обычно занимается Красный Крест. Деревенский полицейский в тот день, когда старикам пришло первое предостережение Разрушителя о пятидесятидневной войне, куда-то исчез и с тех пор ни разу не появлялся. Он либо убежал, тоже увидев во сне Разрушителя, либо его убрали старики. Таким образом, среди тех, кого армия Великой Японской империи наметила в качестве посредников, а долина считала «враждебными элементами», главное место занимали учителя, выходцы из других мест, а также отец-настоятель, наделенный особыми полномочиями. «Враждебные элементы» во время пятидесятидневной войны содержались в концентрационном лагере, среди девственного леса. Но это не означает, что все они были посажены за колючую проволоку и изолированы от жителей нашей долины. Их расселили среди людей, живших в палатках. Эти палатки, выпускавшиеся в Германии для молодежного туризма, были заблаговременно ввезены в достаточном количестве, не меньше одной на семью, и заранее выкрашены желтовато-зеленой краской – именно в такой цвет, каким под лучами солнца, пробивавшегося сквозь крону огромных деревьев девственного леса, окрашивались кусты и травы.