Игры современников

Посещала меня и такая, к примеру, идея: «ячмень длинноносого лешего», который люди выкапывали на опушке леса и ели в период созидания, на самом деле тоже был засохшими экскрементами Разрушителя. Или еще: вспомни появление огромного количества пресноводных крабов, точно красное море волнами накатывавшихся на долину после того, как многодневный ливень отмыл ее и уничтожил зловоние. Эти крабы, ставшие основной пищей созидателей, как мне кажется, плодились в таком огромном количестве потому, что поедали труп (хотя это и не экскременты, но в моем восприятии нечто близкое им) – огромный труп Разрушителя. В таком случае уже к началу периода созидания он должен был не только умереть, что само собой разумелось, но и успеть дорасти до великана, а это совершенно противоречило мифам о периоде созидания, которые я слышал из уст отца-настоятеля. Значит, я уже в то далекое время не просто слушал, что рассказывал мне отец-настоятель, но и активно домысливал связи между Разрушителем и бытующими в деревне-государстве-микрокосме мифами и преданиями.

Порой и сам отец-настоятель вел себя так, что посторонние терялись, хотя в его поведении всегда была внутренняя логика. Война на Тихом океане шла к концу, когда отец-настоятель – ты, сестренка, тоже должна прекрасно помнить это происшествие – совершил из ряда вон выходящий поступок. Многие говорили, что он просто рехнулся, а старики долины и горного поселка, сложив губы трубочкой, лишь хмыкали с печальной улыбкой, как будто случившееся их нисколько не удивило. Когда же инцидент замяли, заглохли и разговоры о его безумии – словно рана затянулась естественным путем.

Косвенной причиной события, породившего слухи о безумии отца-настоятеля, послужило назначение в третий год войны нового директора школы. Прежний почитал стариков долины и горного поселка, уважал местные обычаи и нравы – это бросалось в глаза даже детям; а новый, в противоположность своему предшественнику, не успев приехать в долину, собрал всех учителей и детей в зале школы в горном поселке и выступил с речью, в которой резко осудил поведение жителей нашего края.

– У вас здесь на удивление слабо проявляется патриотизм, который сейчас, в условиях военного времени, должен от края и до края сплотить Великую Японскую империю. Как могло случиться, что у вас нет даже усыпальницы? Нужно развернуть движение за подъем патриотизма. Начнем с того, что каждый месяц первого и пятнадцатого числа будем все вместе посещать храм Мисима-дзиндзя и молиться за дарование победы, за боевые подвиги наших земляков.

В тот же день состоялось первое совместное посещение храма. Я вспоминаю, сестренка, как уныло двигалось к храму растянувшееся шествие – ничего похожего на радостный подъем в праздник урожая. Вспоминаю, как под водительством директора школы и классных руководителей мы все приближались к высоко стоявшему храму, где ты, нарумяненная, каждый день сидела и, скучая, играла в камешки; и я вместе со всеми тоже хлопал в ладоши, хотя прекрасно знал, что молиться Разрушителю нужно совсем не здесь, а в лесу.

Такое настроение было не только у меня одного. Позже директор школы строго выговаривал нам, что при первом совместном посещении храма мы держались без должного благоговения, что во время сбора и во время марша не было заметно энтузиазма, что мы недостойны называться верными подданными нашей страны. А на другой день все утро мы маршировали и отрабатывали команду: «Равнение направо». Целый месяц до следующего молебствия все уроки физкультуры были отданы под такие тренировки. Отец-настоятель из храма, стоящего в самом высоком месте долины, каждый день наблюдал, как дети, построившись в колонну, вышагивают по школьной спортивной площадке, как они кланяются, повернувшись к востоку. И у него созрело решение. Когда во время второго посещения ученики четвертого, пятого и шестого классов построились и заносчивый директор в форме, которую в то время обязаны были носить гражданские служащие, обратившись к храму, склонился в поклоне, дверь храма с треском распахнулась, и отец-настоятель сбежал по белым деревянным ступенькам вниз. Его «наряд» был продуман самым тщательным образом – даже мы, дети, тогда понимали, что подготовка его потребовала немалых усилий: всклокоченную голову украшали пальмовые листья, выкрашенные в ярко-красный цвет, а лицо скрывала тоже ярко-красная маска длинноносого лешего. Из огромных ботинок на его и без того толстенных, как при водянке, ногах торчали такие же пальмовые листья, отчего казалось, будто это ноги какого-то чудовища. Он был абсолютно голым, только все тело разрисовал красной краской.