Дипломатическая команда, состоявшая из Мэйскэ Камэи и помогавших ему стариков, случалось, принимала суровые меры в отношении подозрительных лиц, которые под видом беглецов из княжества проникали в долину с весьма неопределенными, с точки зрения политической, намерениями. Они выдавали себя за сторонников революционного движения в Киото и Осаке, но вполне могли оказаться тайными осведомителями и донести властям княжества об укрывшейся в горах деревне, поэтому с точки зрения самообороны подобные меры были крайне необходимы. За их осуществление отвечал молодежный боевой отряд, обученный обращению с новым оружием. В одном из сказаний, содержащем намек на такого рода события, рассказывается о том, что произошло в построенном на обобществленной земле огромном амбаре, в котором когда-то жил укрывшийся от людей Разрушитель. Однажды в долине появилось десять вооруженных самураев, которые, захватив в качестве заложников ходивших за ними по пятам детей, забаррикадировались в амбаре. Это была неприступная маленькая крепость, взять ее штурмом не представлялось возможным хотя бы потому, что когда-то здесь жил одинокий властелин – Разрушитель; поджечь амбар или разрушить тоже было нельзя – в нем хранились запасы зерна на случай неурожая. Помимо такой чисто практической ценности, амбар имел и другую – он рассматривался как символ нашего края. Какую же избрали тактику, чтобы уничтожить преступников, не повредив амбара? Главаря вооруженных негодяев, которые вместе с заложниками заперлись в амбаре, уговорили жениться на местной девушке, и во время свадебной церемонии закололи и его самого, и всех его сообщников. Девушка, согласившаяся послужить приманкой и стать невестой главаря, присутствовала на этой кровавой резне; она потом прожила долгую жизнь, и в детстве я еще знал людей, которые помнили ее старухой. Когда ей пришлось стать невестой, она была еще совсем девочкой; во время церемонии, запутавшись в своем свадебном наряде, она оступилась, упала и сломала ногу, на всю жизнь оставшись калекой. Замуж она так и не вышла и жила тем, что выполняла всякую черную работу в соседних домах; взрослые вспоминали об этой старухе с теплотой, будто история ее произошла совсем недавно.
Если сопоставить поэтическую легенду, слышанную мной в детстве, с историческими фактами последнего периода Века свободы, эпизод приобретает вполне реальные черты. Скорее всего, эти бандиты вначале покинули княжество, увлеченные идеями революционного движения в Киото и Осаке, и попали в долину, спасаясь от преследователей. А встретив там радушный прием, раздумали отправляться в Киото и Осаку и превратились в обыкновенных нахлебников. Несмотря на предостережения стариков, дети привязались к ним и в конце концов угодили в заложники. Может быть, главарь бандитов был обманут такой на первый взгляд нехитрой, примитивной уловкой, как псевдосвадьба, потому что молодому самураю, мечтавшему получить право навсегда остаться в деревне, трудно было противиться столь заманчивому предложению. Это был основанный на точном психологическом расчете и полностью себя оправдавший тактический ход еще совсем молодого Мэйскэ Камэи, которому на первых порах, пока гости-самураи не проявили свою бандитскую сущность, было поручено ублажать их.
Однако самое выдающееся деяние Мэйскэ Камэи, которое потребовало от него и умения правильно оценивать обстановку, и незаурядных дипломатических способностей, было совершено в период крупнейшего кризиса, пережитого нашим краем в конце Века свободы. Кризис начался с того, что весь наш край был захвачен восставшими крестьянами с низовий реки, которые до этого, зная о существовании деревни-государства-микрокосма, называли нашу деревню Камэмура и считали ее запретной зоной, куда им нет хода.
В этом восстании – первом из трех восстаний, вспыхнувших в период реставрации Мэйдзи, роль Мэйскэ Камэи была прямо противоположна той, которую он играл в следующем, втором, когда сам как зачинщик подвергся жестокому преследованию со стороны властей княжества. В первом же он выступал посредником, миротворцем, что ли, между восставшими и княжеством и не вел против властей никакой борьбы. Но было бы неверным упрощением представлять все таким образом, будто во время первого восстания он стоял на стороне властей княжества и способствовал его подавлению. Если бы так было на самом деле, те же самые крестьяне не отвели бы Мэйскэ столь важную роль в следующем восстании (правда, произошло оно через тридцать лет). Во время первого восстания Мэйскэ выступил как человек, который сумел сбалансировать чрезвычайно сложное соотношение сил между восставшими крестьянами и княжеством, а также привести к общему знаменателю взаимодействие сторон с соседними княжествами, лежащими за горным хребтом. Так оценивали его крестьяне. Доверяли ему и власти княжества. Поскольку во втором восстании Мэйскэ Камэи участвовал уже полностью на стороне крестьян, не помышляя о сделке с властями княжества, он не мог не подвергнуться упорным преследованиям с их стороны.