Игры виновных: сезон первый

Удар пришёлся ему по виску. Бутылка ирландского виски разлетелась после удара об голову, превратившись в острые осколки. Которые впоследствии оказались воткнуты Паше в язык и шею.

Спятивший от накопившейся злости и обиды бармен, притаранив откуда-то канистру, начал обливать Пашу, барную стойку, двери и себя. И, не дожидаясь никаких последних взглядов или слов, чиркнул зажигалкой.

3

— Паша! Па-а-аша! Нет! — Саша пытался освободиться от рук.

— Даже после того, что он сделал с тобой, ты будешь его оплакивать? — удивлённо заговорил ребенок.

Саша не мог ничего ответить на этот вопрос.

Далее этот силуэт развил монолог, в котором рассказывал, почему он так поступает. С кем именно так поступает и как он называет всё своё «благое», по его мнению, дело.

Вы испорченные, говорил он. Легкомыслие, бессмысленная мотивация, желание стать лучше, хороня свое личное «я», — вот условия, в которых вы, люди, начали жить, а может, жили и раньше, только это не распространялось с такой скоростью. Позволяете себе оскорблять других, зная, что они не могут ответить, хотя бы потому, что лишатся из-за этого работы. Оскорбляете, только зная, что вам ничего за это не будет, либо из-за того, что на другой работе кто-то оскорбляет вас, и вы передаете эту кучу «словесного мусора».

— Ты понимаешь, к чему я веду, Саша? — чуть ли не после каждого предложения интересовался силуэт.

Саша молча смотрел в одну точку и слушал, слушал, слушал.

— Продолжим, — сказал белый силуэт и начал заливисто смеяться всё тем же детским смехом, — помни, Саша, это не месть, это справедливость.

4

Вид от первого лица, снова взгляд Саши устремлён на дверь, ведущую вовнутрь больницы. Мимо идут врачи, пациенты, но его никто не замечает. Картинка меняется, и он уже стоит у регистратуры. Всё та же «милочка» всё так же что-то увлечённо пытается записывать ручкой в журнале.

Смена кадра.

Перед глазами уже знакомая палата, знакомая больничная койка и до боли знакомая пациентка в ней. Румина лежит так же неподвижно, скрывая очаровательный цвет своих глаз за закрытыми веками. К её телу по-прежнему подключен аппарат, кислородная маска на лице поддерживает жизнь в этой прекрасной девушке.

(«Ой, а что же будет дальше, Саша? Сейчас узнаешь, не буду томить».)

Медленно открывается дверь, в которую проскальзывает (лестно сказано) силуэт. Это медсестра. Довольно плотная, слегка вспотевшая (это видно по её лбу и большим темным пятнам под мышками) медсестра. Её визит, видимо, служил для того, чтобы удостовериться, что с девочкой всё в порядке.

Её тяжелое дыхание слышно более чем отчётливо: сухое, прерывистое, словно воздух пытается пробиться через заложенный нос. Держа что-то в одной руке, другой она постоянно поглаживала свои сальные кудрявые волосы, кружилась вокруг своей оси, пытаясь увидеть, куда можно присесть. Чтобы съесть тот бургер, что она держала в руках.

(«Твоя любимая, Саша, возможно, умрёт, а эта жирная тётенька пришла к ней, чтобы сожрать бургер».)

Медсестра остановилась возле экрана, посмотрела на цифры и другие данные. Она убедилась, что с девушкой всё в порядке, и только приноровилась откусить самый первый, самый сладкий кусочек — резко отбросила его, схватившись за сердце.

«Как же так? Ей же только всего тридцать было…» — позже будут говорить о ней коллеги.

Держась за сердце и чувствуя, что огромный кусок пшеничной булочки вперемешку с куском говядины застревает в её глотке, она начинает задыхаться. И делает это так, словно снимается в кино. Из-за того что её прихватило внезапно, у нее началась паника (и это понятно, не каждый день одновременно останавливается сердце и говядина застревает в горле), и, размахивая руками в разные стороны, она случайно отцепила жизненно важные трубки от тела Румины.

И тут Саша увидел, как у его девушки открылись глаза. Она с испугом смотрела то в потолок, то на то, как задыхается толстая медсестра. Взгляд метался в попытке сфокусироваться на чём-то одном.

Присмотревшись повнимательнее, Саша заметил в её глазах не только панику, но и страх и надежду. То, о чём говорил Паша, Саша увидел сейчас и по-настоящему понял, что ему хотел сказать лучший друг.

Румина пыталась позвать на помощь, но, кроме шёпота, ничего не выходило. Мотая головой из стороны в сторону и смотря, как кожа медсестры на лице приобретает багровый, свекольный оттенок, она молила о помощи. И её молитвы были услышаны, только не тем, кем нужно. Толстая, жирная туша бездыханно всем своим весом навалилась на Румину.

Картинка в глазах Саши помутнела и отдалилась, оставив только писк машины. Звук, означающий остановку пульса.

5

— Как думаешь, Саша, что ты сейчас увидел? — с подлинным интересом уточнил детский голосок.

— То, что ты самое конченое, что мне доводилось видеть.

Смех стал чуть твёрже и звонче.

— А если отбросить личную обиду?