Игры виновных: сезон первый

Врач смотрел на их лица, полные отчаяния и надежды. За его спиной санитары вывозили Румину на каталке, направляясь к лифту, чтобы перевезти её в палату. Её плечо было забинтовано, а на лицо водрузили кислородную маску. Ужасная картина — и в то же время успокаивающая. «Главное, что она жива», — подумал Саша. Паша, словно прочитав его мысли, молча покачал головой вверх-вниз.

— Один шорох, и вы попадёте к ней снова только через несколько недель, — монотонно произнес врач.

— Спасибо! — в голос сказали ребята и, уточнив этаж и номер палаты, в которой её оставят, удалились.

* * *

Это была одиночная палата, в которой находилось трое. Два парня, которые сидели по разные стороны от кушетки. И девушка, которая лежала между ними на этой кушетке.

Они оба молча смотрели на её глаза, на её тихо вздымающуюся грудь, на пальцы рук, которые иногда подрагивали. Саша гладил её по волосам и просил прощения, не переставая, молил, чтобы все обошлось. И одновременно в его голове раздавался этот злосчастный мерзкий детский смех. Он резко мотал головой, словно взбалтывал свои мысли, и снова просил у нее прощения.

Лицо Паши оставалось безэмоциональным. Он держал её руку и, что греха таить, еле сдерживал слёзы. Напрасно они оставили её в этом парке, напрасно он не надавил на Сашу в тот момент, когда впервые почувствовал связь между ним и всем, что происходило. Он начал корить себя за всё происходящее, поглаживая каждый пальчик Румины. Он любил эту девушку искренне, по-родственному. Безо всяких пошлых мыслей или каких-то романтических картин — именно по-родственному.

Паша посмотрел в сторону Саши, когда тот поднялся и поцеловал в щёку Румину. Поглаживая её по волосам и что-то тихо бормоча, он давал понять, что прощается. Саша же заметил, что друг смотрит на него так, словно видит его в последний раз.

Саша попросил прощения ещё раз, погладил волосы Румины и попрощался с ней до завтра. Но Паша продолжал сверлить его взглядом, словно бы хотел убедить Сашу в обратном, в том, что, скорее всего, этого «завтра» уже не будет.

Паша отпустил её руки, встал, подошёл к Саше и сказал:

— Хорошо, что ты всё рассказал, — обнял его и добавил: — Жаль, что так поздно.

Саша сжал как можно крепче своего друга в объятиях, словно они прощались, уходя на войну.

— До завтра, дружище! — И Саша ушёл, закрыв за собой дверь. Оставил тех, кого он так сильно полюбил в этой жизни. И тех, кого предал.

Глава 14

1

Следующие пять дней Саша провел в полном одиночестве. Даже игнорировал позывы своего сведённого, скулящего желудка. Единственными вылазками были походы в супермаркет, где он бродил с осторожностью между стеллажами и слепо смотрел на заполненные витрины. Иногда он покупал себе всякие дешёвые шоколадные рулеты с черничным или клубничным вкусом либо пачку копеечных кексов. Эти покупки были неосознанными. Руки сами тянулись к прилавку, автоматически.

Саша был один, потому что родители куда-то уехали, и, видимо, надолго, так как они оставили кучу еды в холодильнике, к которой он так и не притронулся. Их любимой кошки в доме тоже не обнаружилось, это объяснялось тем, что на улице стояла тёплая погода — что днём, что вечером, поэтому пушистая не составляла ему компанию.

К Румине, как бы сильно он ни хотел, было нельзя — строго запретили посещения как минимум на ближайшие семь — десять дней. Каждый день он звонил в регистратуру и пытался добиться того, чтобы увидеть её.

Да, пожалуй, это было единственное, чего он хотел сейчас — хотел больше всего. Подойти, посмотреть на неё, её глаза, взять её тёплую, нежную руку, поцеловать в щёки, в губы. Это было самое нужное и единственное утешение для него. Но ежедневно он получал отказ.

Он также остался и без поддержки Паши. Как ни пытался Саша ему дозвониться, он всегда натыкался на автоответчик, сообщающий ему, что абонент находится вне зоны действия сети. Либо его друг просто сбрасывал трубку. Саша отправил ему сотни сообщений, которые также остались безответными.

Первые три дня он регулярно звонил, писал, пытаясь узнать, как дела у его друга. Конечно, в большей степени Саша хотел удостовериться, что их дружбе не пришёл конец, что Паша его понял и готов помогать, поддерживать, как это было раньше. Но, судя по бесконечному (как казалось Саше) игнорированию, он заставил себя замолчать. На четвёртый день Саша похоронил свою настойчивость, пусть и с трудом, оставив своего друга в покое.

Эти вопросы — единственная тема, на которую он вёл разговор с самим собой: чувствовал ли он при всем этом отчаяние? Чувствовал ли депрессию? Упадок сил? И неважно, было ли рядом зеркало или он смотрел в потолок, Саша продолжал говорить вслух.