К теплице была подведена водопроводная труба. Кодзи быстро отвернул кран и, наклонив набок голову, стал глотать падавшую ему на лицо воду. Струя с силой била в щеку, приятно освежала кожу. Кодзи подставлял лицо под сверкающий поток, его бледный кадык, давно не видевший солнца, судорожно двигался.
– Как вкусно ты пьешь! Хорошая вода?
– Во-о-да, – повторил за Юко Иппэй. И довольный, что справился с этим словом, повторил: – Во-о-да.
Кодзи поднял голову. У входа в теплицу стоял мускулистый старик в шортах и спортивной майке. Тэйдзиро, садовник, бывший рыбак. По словам Юко, его дочь работала на фабрике музыкальных инструментов компании «Тэйкоку гакки» в Хамамацу.
На какое-то мгновение Кодзи стало не по себе: что, если Тэйдзиро известно, откуда он приехал?
Но, взглянув на загорелое, словно вырубленное из дерева лицо садовника, напоминавшее шлем старинного доспеха, на короткий ежик волос цвета морской соли, он подумал: «Человек с таким лицом в чужие дела лезть не будет. Его лицо – как закрытое окно, которое он приотворяет лишь иногда, чтобы впустить солнечный свет». Тревога развеялась. В тюрьме Кодзи знал одного заключенного – старика – с таким же честным, надежным лицом.
Вчетвером они вошли в одну из пяти теплиц. Здесь росли в основном глоксинии и черный бамбук, скошенную под семьдесят пять градусов стеклянную крышу покрывали тростниковые циновки. Фиолетовые, пунцовые и белые глоксинии оживляли унылую обстановку теплицы.
О красоте цветов Кодзи научился думать в тюрьме. Однако размышления на эту тему никогда не выходили за рамки обычного сентиментального их восприятия. Просто мысли, не более того. Его удивили многословные пояснения Юко. Очевидно, познания, приобретенные ею в этой области, служили источником заработка, и о цветах она знала куда больше, чем обитатели тюремных камер.
Неожиданно на крышу, откуда сквозь узкие щели в циновках на цветы и листья сочился солнечный свет, упала большая черная тень. Крупные цветки глоксинии, которые с гордостью показывала Юко, потемнели, и все посмотрели наверх.
Тэйдзиро с юношеским проворством бросился по проходу к двери теплицы (Кодзи отметил про себя, как ловко тот проскочил, не задев остроконечных листьев бамбука, торчавших во все стороны) и выбежал наружу. Послышался его громкий крик, и тут же словно что-то взорвалось, вырвалось на свободу из заточения внутри солнечного света – раздались возгласы, озорной смех, и сразу все стихло.
– Ну вот опять! Интересно, что они подсунули на этот раз?
Юко перевела взгляд на темное пятно, проступавшее сквозь щели в тростниковых циновках, Кодзи и Иппэй последовали ее примеру. Циновку прошивали тонкие сияющие нити, и Кодзи явственно ощутил источник этого блеска – золотистые всепроникающие искры солнца. Пятно казалось большим и зловещим, хотя брошенный на крышу предмет был совсем невелик. Какой-то клок мокрой черной шерсти с длинным и тонким хвостом. Крыса! Видимо, дети нашли где-то дохлого зверька и забросили на теплицу.
Кодзи почему-то заинтересовало выражение лица Иппэя. Лица человека, о котором Юко по дороге в усадьбу говорила, что у него нарушены коммуникативные функции, но дух остался прежним. Улыбающееся, лишенное эмоций лицо – могильный знак, указывающий на то место, где обитал и был замурован дух Иппэя.
Тени от тростниковых циновок падали на лица – играли на губах Юко, а на лбу Иппэя, словно темное родимое пятно, отпечаталась тень крысиных останков.
Тэйдзиро поднял бамбуковый шест, зацепил валявшуюся на циновках дохлую крысу, и ее тень взлетела в небо. Она поднималась все выше и выше к солнцу, пока в один миг не испарилась в его лучах.
Вскоре наступил сезон дождей, хотя в этом году он оказался довольно сухим. В перерывах между дождями выдалось несколько погожих ясных дней. В один из них Юко, Иппэй и Кодзи отправились на пикник к большому водопаду на северном склоне горы.
С приезда Кодзи миновало почти три недели, и казалось, что все идет гладко, жизнь сворачивает в новое русло. Ему выделили просторную комнату на шесть