Игуана

- Мне безумно интересно, - продолжала женщина, снова переменив ногу так, что, как у Шэрон Стоун в "Основном инстинкте" стало видно, - под длинной юбкой с глубоким разрезом ничего нет, - чем живет такой человек, как вы...

- Духовные, милочка, исключительно духовные интересы...

- И все-таки... Вы уязвимы, ведь как бы хорошо ни охранялась коллекция, её можно выкрасть.

- И что дальше?

- Как бы ни было трудно вывезти такие крупные вещи из страны, это возможно. И можно их продать на аукционах на Западе.

- Это исключено.

- Почему?

- Они включены во все каталоги. Ни один аукционный дом не рискнет брать краденые вещи.

- Можно подделать документы на них.

- Тогда остаюсь я...

- Вас можно устранить...

- Опять Вы за свое... Как-то странно нацелились вы на мою гибель... А ведь мы с вами ещё и близки не были. Может быть, после проведенной со мной ночи вам уже не захочется меня убивать...

- Мне вообще не хочется вас убивать. Я, как вы сами выражаетесь, просто моделирую ситуацию.

- Нет, украсть мою коллекцию невозможно. Несколько систем защиты. Вывезти крупные скульптуры из страны - безумно сложно. И, наконец, их некуда деть там, на западе. Никто не решится их купить.

- Есть ведь некие коллекционеры, которые никому не показывают свои коллекции, не выпускают каталогов своих собраний, не публикуют слайды своих экспонатов. Как тут?

- Да... Такое возможно. Чисто теоретически. Но мне уже не интересен этот разговор. Давайте лучше поговорим о сонетах. Кого вы предпочитаете, Данте или Шекспира? Сонеты у обоих глубоки и безупречны.

- Я предпочитаю немецкого поэта конца XIX века Георга Шоймера. Все сонеты о любви, причем, судя по всему, к одной и той женщине. Ее звали, как и меня, Лаурой.

- Вы - Лариса?

- Да, я не корю вас, что мое имя вы спросили только сейчас. Да и то не столько спросили вы, сколько его произнесла я...

- А так ли уж важны наши с вами имена. Что же касается любви к одной и той же женщине. То... Я, право, не обижайтесь за весь род женский, ещё не встречал женщины, достойной такой любви.

- Хотите - поспорим на все ваше состояние, что я стану для вас последней женщиной в Вашей жизни, - таинственно улыбнулась одними глазами очаровательная собеседница.

- Я мог бы... Но не стану... Все банкиры люди суеверные, в том числе и бывшие. Не пора ли нам подняться наверх? Теплый душ и ещё одна бутылка сухого "шампанского", только уже в постель - как раз то, что может изящно увенчать нашу столь причудливо протекавшую беседу.

- Я не прочь доказать вам, что только что сказанные мной слова не были брошены на ветер.

Они поднялись наверх, душ занял у обоих секунды, минуты... Оба стремились, казалось, оказаться в постели. И не для того, чтобы отхлебнуть глоток холодного вина...

Их любовная схватка продолжалась минут тридцать-сорок. После этого Федор был совершенно без сил, а вот его молодая любовница, казалось, могла бы этим заниматься ещё и еще.

- Прости, - больше не в силах, - прошептал Федор.

- Давай я натру тебя китайскими благовониями. И ты сразу обретешь силы?

- Все мое тело в твоем распоряжении. Владей им, - сладко потянулся Федор и закрыл глаза.

Он не видел, как молодая дама натянула на кисти рук тонкие хирургические перчатки, пропитанные особым составом, и, взяв на руку немного вечернего крема, стала втирать его в тело Федора.

Однако этот массаж не только не возбудил Федора, но погрузил его в нирвану легкого сна. Перед глазами кружились кувшинки на глади пруда. Вокруг пруда гуляли красивые девушки, в воздухе носились стрекозы, пахло медом и нектаром.

Девушка тем временем закончила массаж, сняла с себя осторожно перчатки, сложила их в большой хрустальной пепельнице и подожгла золотой зажигалкой "Ронсон". Перчатки вспыхнули коротким пламенем, и через секунду в пепельнице оставалась лишь горсть тонкого пепла.

Девочка поднесла пепельницу к носу Федора так, чтобы в его ноздри втянулось немного сизого дымка, источаемого пеплом. После чего спустила пепел в унитаз, тщательно вымыла руки и протерла их жидкостью из зеленого флакона, вынутого из сумочки. Затем, раскрыв сумочку, достала из неё мягкую, пластичную массу и аккуратно сняла отпечатки со всех пальцев банкира, старательно стерла с пальцев следы вещества. Приподняв веки Феди-банкира, она сканировала роговицу его глаз вмонтированным в гильзу губной помады приборчиком. Проверила, хорошо ли записался его голос на магнитофон, размещенный в пудренице. Потом она спокойно оделась и спустилась на первый этаж в ресторан, не забыв повесить на ручку двери номера, в котором оставался спать Федя, табличку: "Просьба не беспокоить".

Девушка посидела ещё немного в холле ресторана, выпила заботливо поданную ей чашечку кофе, выкурила сигарету и, накинув на плечи легкий, почти невесомый плащик, вышла из здания клуба.

Машина её уже ждала. Охранник открыл дверцу. Она села на заднее сиденье черно-сизого "Мерседеса-6ОО" и приказала:

- Домой.

По дороге она набрала на сотовом телефоне нужный номер:

- Аллё, Соня? Это Регина. У нас все хорошо. Можно начинать процедуры.