Игуана

- Проси награды, что так встретила, так радовалась мне.

- Можно ль за то награду просить?

- Всякий добрый поступок награды просит.

- Коль поступок просит, награди, я сама у тебя ничего, кроме любви, не прошу, великий князь.

Царь покопался за пазухой, вынул на свет лучинный блесткую вещицу.

- Ой, что это? - спросила Софья, хотя сразу и разглядела: часть оклада богатого от иконы, словно украшения с Богоматери кто сорвал.

- У татар мои конники отбили. Видно, разорили храм божий, сорвали золотые оклады с икон. Эта - работы дивной, глянь, - четыре золотые пластины, одна как бармы на плечах Богоматери, а три от неё на груди ей спускались. А теперь, что ж... Оклад не восстановишь.

Пусть будут украшением персей царицы московской.

- Княгини...

- Царицы... Царя ордынского кончен век. Царь теперь один, Московский. И ты - царица Московская. И почести тебе - царские.

На каждой из золотых пластин играли под искрами лучины глубоким светом крупные изумруды, огромные синие сапфиры, большие, персидской свободной огранки турмалины, рубины были мелкие, но яркие, а жемчуг и крупнозернист, и отсвету нежного.

- Отдашь Федосу, пусть ожерелье для тебя сделает.

...Через час на обнаженных телах царя и царицы в душной опочивальне только и было что, так панагия с Иоанном Крестителем на груди Иоанна Третьего да небрежно положенное между двух высоких холмов царициных грудей золотые пластины, некогда украшавшие оплечье Богоматери.

Был ли в том грех какой перед Богом? Богу - Богово, Кесарю - кесарево.

Однако ж оба греха не увидели. Ибо руками человеческими сделано было. Пусть человеку и послужит. Да не простому человеку. Царице.

Так рассуждал во сне Иван Васильевич.

А и у Софьи-гречанки свой расчет.

Она тоже панагию с Иоанном дала великому князю как "оберег". Пусть и ей ожерелье из золотых пластин с турмалинами и сапфирами "оберегом" будет служить.

А будут живы и здоровы царь да царица, значит, и Великое княжество Московское, Царство русськое стояти будет.

Так-то...

Недаром Иван Васильевич приказал снести вокруг Кремля все строения, чтобы ничто не мешало красоту Кремля видеть со всех сторон.

Так и вокруг Софьи, что бы ни одели её придворные бабы, боярышни, какие бы жемчуга да яхонты, - она, как Кремль на Москве, с новым своим ожерельем будет красоваться - краше всех.

Последней мыслью Ивана Васильевича, уж когда почти заснул, было:

- Да она и так - мудрее и краше всех. Если женщина люба, так и не столь важно, царица она, или простолюдинка, дочь великого деспота, или воеводы российского. Хотя, что ни говори, хорошо, что Софья-византийская наследница, - быть третьему Риму на Москве...

Последняя же мысль Софии-гречанки была о другом. Скрытная была Софья Палеолог. И никто так и не узнал, о чем думала она в ту ночь. Одно точно известно, - улыбка блуждала на её красивых губах: похоже, ожерелье и впрямь покой в душу приносит.

Каждому свой оберег. И лучше всего, если он с именем связан. У Ивана Васильевича - панагия с Иоанном. У Софьи... "Надо будет на оборотной стороне золотой несущей пластины ожерелья свой знак поставить..." подумала царица.

Каждому свой оберег. И лучше всего, если он с именем связан. У Ивана Васильевича - панагия с Иоанном. У Софьи... "Надо будет на оборотной стороне золотой несущей пластины ожерелья свой знак поставить..." подумала царица.

Дело об убийстве коллекционера Валдиса Кирша

Юноша в джинсовом костюме вначале услышал, как в тишине квартиры довольно громко кто-то хрипло откашлялся, давясь густой мокротой старого курильщика, и долго отплевывался. Он прислушался, звуки шли из туалетной комнаты в другом конце квартиры. Еше кашель, звук спускаемой воды. И снова тишина.

Часы, прежде чем пробить положенное им время, тоже словно бы откашлялись. Юноша перевел глаза на стену. Часы висели между двумя портретами. Слева висел портрет карлицы в костюме, богато отделанными драгоценными камнями, золотым шитьем, с широким кружевным воротником. Под ней латинскими буквами было написано "Blaned dela Cezda". Под вторым портретом, изображавшим лобастого карлика в костюме рыцаря, было также латинскими буквами написано:"Cazlos de la Cezda ".

Юношу в джинсовом костюме прошиб холодный пот.

Он вспомнил, что именно этих карликов ему и заказывал: взять в первую очередь. Деньги, которые, якобы сулил за них некий зарубежный коллекционер, превышали даже то, что можно было выручить, продавая в розницу уникальные коллекции монет или миниатюр XVIII в.

И как он мог об этом забыть?

Ну, да, наверное, потому, что драгоценности российских дворянок XVIII века, также собираемые хозяином дома многие десятилетия, "тянули" все равно больше.