Ii. Камень второй. Горящий обсидиан

За рубежом подробных карт

Мерцает пустота,
И днем луны печальный шар
Спускается туда.

За рубежом, за рубежом

Придет конец всему,
Земля там срезана ножом,
Вода бежит во тьму.

И мириады дальних звезд

Висят над этой тьмой.
Я жизнь свою сюда принес,
Здесь путь проляжет мой.

Я страшен стал, так говорят,

Смотря со стороны.
Событий вспоминаю ряд,
Как фазы у луны.

То время, где я был красив

И полон был надежд…
Когда в расцвете грёз и сил
Переступал рубеж.

Поздний Милиан. «Терновая поэма»

В трансволо отряд буквально провалился, точно в пропасть: все-таки Паю было далеко до совершенства. Это проявлялось еще и в том, что путь сквозь звезды по-прежнему пролегал слишком близко к одной из них.

— …Мир-первоисточник! — с восторгом крикнул Джармин, указывая на золотое светило. — Пай, пожалуйста, можно посмотреть поближе…

Впечатление от открытия Джармина нахлынуло на отряд, как волна. В том, что мальчик попал в самую точку, не усомнился даже Ирин (напряженность, обычно превращавшая его красивое юное лицо в гримасу, впервые исчезла; маленький хмырь, недавно грозивший человеку смертью, был удивлен и растроган не меньше других). И если последний разговор в Фираске и оставил суровую брешь в доверии в отряде, то сейчас в эту брешь явно налили клея.

— Я… я хотел бы, — пытаясь справиться с удивлением, проговорил Пай. — Но я боюсь за вас… даже на такое расстояние подходить к звезде нельзя. Я не берусь сказать, что будет, если еще ближе…

— Жаль… — вздохнул Джармин.

— Это наводит на мысль, а нельзя ли использовать трансволо для путешествия меж миров?.. — высказал восторженное предположение Милиан.

— Я попробую однажды, — улыбнулся ему Пай. — Я и сам об этом думал…

И звездные россыпи, и золотое солнце мира-первоисточника погасли…

Странная картина предстала глазам десяти, когда под их ногами появилась текучая песочная поверхность… Мир был черен. Но ровно половину этой черноты усеивали звезды — сразу было видно, что это звезды Омниса. Черноту же другой половины не разбавляло ничто. Ровный, безветренный холод, тем не менее, моментально пробрал до костей.

— Где мы? — спросил Лайнувер. Он был несколько менее спокоен, чем ему хотелось бы.

— В Кулдагане, конечно, — с улыбкой пояснил Бала. — Я здесь бывал с учителем. Именно так и выглядит кулдаганская ночь вдали от городов, когда ничто ее не освещает. Будь здесь облака, мы бы не отличили землю от неба. А холодно… так по ночам в пустыне всегда холодно…

— Что случилось, Пай? — осторожно спросил Джуэл. — Мы должны были оказаться в городе.

— Я не рискнул, — признался маг. — Там слишком много объектов, я пока не могу столько рассчитать. Но это недалеко. Чуть к северу.

— Да, это просто барханы закрывают все вокруг, — пояснил Бала. — Думаю, если мы обойдем один из них, то увидим город. Кулдаганские города ярко светятся по ночам.

— …А у меня было чувство, что мы оказались в ином мире, — странно произнес Милиан. — Тьма. Звезды. Холод.

О, мир прекрасный и нелепый,
От бед и горестей вдали!
Здесь, как во сне: я даже небо
Не отличаю от земли!

Он проговорил стишок самому себе, но в пустынной тишине это стало слышно всем. Вскоре Милиан обнаружил, что на него внимательно смотрит весь отряд. Он смутился и потерял нить…

— А ты поэт, Мил… — с какой-то благодарностью произнес Орион. — И почему ты до сих пор молчал об этом?

— Я больше люблю слушать твои сказки, — отшутился Милиан. — Пошли, так и замерзнуть недолго.

Орион пожал плечами. Нехороши же сказки того, кто не разглядел поэта в своем друге… Пожалуй, стоит выдумывать небылицы пореже… хотя Джармин расстроится, конечно… но зато можно будет послушать Милиана.

Бархан не сдавался долго. Обходить такие страшилища, как этот, не имело смысла, потому не сговариваясь решили взобраться на вершину. Под ногами вяз песок; ночной холод немилосердно высасывал последнее тепло. Но все усилия были вознаграждены: вид с вершины бархана открылся прекрасный. Кулдаганские города действительно ярко сияли в ночи. Торгор, неожиданно оказавшийся совсем рядом, выглядел как полуночная диадема, облюбованная летучими светлячками, а города дальние казались звездами, мягко утопающими в темных складках роскошного бархата — арена (местного песка), черного в ночи.

…Звезды на небе, звезды на земле… Все это Милиан выразил совсем недавно в своих четырех стихотворных строчках, еще до того, как кто-нибудь успел это увидеть. В чем-то поэты схожи с гадальщиками: те же туманные предсказания, что сбываются непременно, но редко бывают поняты до того, как сбылись.