iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан

«Письма к Кангасску Дэлэмэру

год 15007 от п.м.

декабрь, 2, бывшая Ничейная Земля, развалины г. Кириак

Дыхание схватывает — такой мороз. Каждый, кто хочет выжить, набивает теплых Лихтов под одежду. Но мне тяжелее, чем остальным… Меня душит не только холодный воздух. Я — Марнс, не по праву рождения, а благодаря дару Косты, но это ничего не меняет.

Обычные люди видят лишь руины и сверкающий, засыпанный хрустким снегом лес. Они оглядываются по сторонам; то и дело кто-то обронит: как красиво.

Они не ведают о сотнях зорких глаз, не ощущают присутствия — того, что заставляет меня бороться за каждый вдох и выдох, которые даются мне с хрипом, с болью, так ИХ много…

Теплый шарф, — я замотал им лицо, — согревает воздух, которым дышу. Горячий бальзам, — я цежу его маленькими глотками через край чашки, — греет меня изнутри и придает сил. Я жду. И меня не удастся взять измором, как беднягу Джармина.

Я сын миродержцев и сам миродержец.

Я пришел за Эльмом Нарсулом.

Я пришел положить конец войне, которую сам начал семь лет назад.

И я не отступлюсь, даже если останусь один!

Я велел своим людям разбить лагерь на месте руин и строить укрепления. Работа спорится. Боевой дух высок как никогда. Еще бы! Эйфория! Один-единственный шаг до победы!

Но я подобных настроений не разделяю. Я один угрюм и суров. Потому что хорошо знаю Эльма. И ни за что не стану его недооценивать.

…Я смотрю на лица своих магов и воинов — и Горящий играет со мной жестокую шутку… На кого бы я ни глянул, я вижу — словно печать на судьбе: смерть, смерть, смерть…

И — впервые за семь лет войны — я не взял с собой Милию. И не обещал ей вернуться.

Я даже не посвятил родителей в свои предчувствия и планы.

И — с этого дня — каждое мое письмо к тебе, Кангасск Дэлэмэр, может стать последним. Я не буду надеяться, что сумею написать следующее и досказать что-то.

Я не знаю, сколько осталось писем. И не хочу знать.

Макс М.»

По интерстиции Бревир навийский караван двигался всего два дня и лишь на третий день пути свернул на южное ответвление торгового тракта.

Дорога давно не использовалась — это было ясно с первого взгляда: она поросла редкой жесткой травкой, в которой Кан безошибочно узнал незабвенный лунец; и еще — по краям дорогу здорово потеснил лес.

С этого дня настроения в караване резко изменились, и бывалые воины теперь вели себя так, словно ступили на вражескую территорию. Полная тишина, лишь изредка нарушаемая отрывочными фразами, когда в том возникала необходимость; полное внимание; частая смена часовых по ночам.

И — каждый, будь он маг или воин, то и дело бросал выжидающий взгляд на Тимай — девочку-Марнса — и прислушивался: не начнет ли кашлять, не появится ли характерный сип при дыхании… День, другой, третий — и все признаки появились. И уже, стоило девчушке ненароком кашлянуть ночью, наемники просыпались все и сразу же начинали тревожно озираться по сторонам.