iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан

— …Я мог бы выйти против него тысячи раз. С мечом. С магией. Безоружным. Армией против армии. И победить. Но настоящая победа не в этом! — он вздохнул; закашлялся. Как Марнс, он уже давно не обращал внимания на подобные вещи… даже если от кашля срывался голос. Продолжил Макс уже почти шепотом: — Побеждает тот, кто в нужный момент сумел затронуть главные струны чужой души. Как Кангасск Дэлэмэр. Несколько его слов — и все мое «могущество» стало ничем. И все то, что обычно называют победой, стало бесполезно. И все вернулось на свои места… Смертельно раненный, беспомощный на полу обсидиановой пещеры — он был победителем. И я этого никогда не забуду.

— Тебя это злит, Хален? — с беззлобной усмешкой спросил Айгир. Увечье не сломило его воли и не изменило характера: он все так же был молод душой и остер на язык.

— Не-е-ет, — Макс Милиан засмеялся. Смех вышел хрипловатый: смех Марнса, слишком много сил отдающего охоте. Больные легкие… — Меня может злить что угодно, только не это.

Он обернулся к окну и со скрипом протер рукавом запотевшее стекло. С той стороны в него колотил град, мелкий и сыпучий, точно крупа.

— Теперь я понимаю, почему Нирк Мисаль просил у меня ученичества… И почему Орион, сын звезд в свое время пошел за Зигой — пиратом, убийцей… простым смертным, проще говоря… Бросил все — и пошел… А вообще, — Максимилиан хмыкнул, — я тут ерунду горожу тебе, Айгир! Все, что я пытаюсь сейчас объяснить, любой изумрудный дракон скажет одним словом.

— Это каким же? — полюбопытствовал слепой Охотник.

И Макс Милиан, разведя руками, с пронзительной грустью в голосе произнес:

— Ффар…

«Добрый вечер!» — прозвучало в слепой тьме…

Айгир вскинул голову; призраки воспоминаний рассеялись, как дым, потревоженный сквозняком. Всё возвратилось на круги своя. И Хален, чей голос только что звучал в памяти так живо и ясно, — давно мертв; война, которую начал этот мальчишка, — давно окончена; былого мира, в котором для старого Охотника были свет и краски, — нет больше… и Ученик миродержцев, гость из эпохи, когда все было иначе, стоит на пороге зала и говорит «Добрый вечер»… Что ж, а у него приятный голос. Голос человека, в чьем характере мягкость и сила сочетаются в равных пропорциях. Прекрасное равновесие!..

…Пожалуй, Максимилиан немного недооценил осведомленность Кангасска: быть может, он и не разбирался в политике, но он знал и помнил прежний Серый Совет. Те трое смотрели на него едва ли с большим интересом, чем на один из старых, намозоливших глаза гобеленов, что до сих пор висят в этом зале: простой смертный (читай, пустое место). Потому новый Серый Совет Кана приятно удивил: приветствовали его очень просто и искренне. Как равного… Серег был прав: эти трое не Инквизиторы по своей натуре и никогда не будут ими. Даже сейчас, во главе Севера, они остаются настоящими Сальваторами, которых связывают боевая дружба и доверие и которым чужды ложь и политические интриги. Таково было первое впечатление… Наверное, Максимилиан знал, что делал, когда утверждал такой состав Совета. И пережившему столь разрушительный заговор Омнису, возможно, нужны сейчас именно такие люди…

«Ваннах Лоэн,» — представился первый Советник. Высокий, широкоплечий, он казался рядом с Кангасском, уступавшем в росте даже пятнадцатилетнему Максу, настоящим великаном.

«Орестес Роум,» — представился второй, с легкой грустью в голосе. Он улыбался, не в пример невозмутимому Ваннаху, и, наверное, оттого казался живее и моложе.