iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан

Ей-богу, если это и был стиг, даже сейчас он не отличался от человека… и лицо его выражало страдание, настоящее, не наигранное. У Кана сердце сжалось при виде него. И, как бы там ни было, Дэлэмэр чувствовал себя виноватым… виноват, не прав… а как, как он должен был поступить?!.

— Немаан… — шепотом позвал Ученик.

— Кангасск… — вымучив улыбку, протянул тот. Слова давались ему тяжело. — У тебя… такая сила, такая власть… а ты… эх… Нет, я знаю, о чем ты подумал! — предупредил стиг, уже не пытаясь скрывать того, что способен читать поверхностные мысли. — Не надо анок меллеос… я… я еще не настолько человек, чтобы лечиться им… и вряд ли… буду…

— Прости…

— Охо-хо! — Немаан кашлянул. — Прощение!.. Этого я никогда не умел… А твоя Занна…

— Ты вправду знаешь, где она? — без всякой надежды спросил Кан.

— Их две… — иллюзионист закрыл глаза и довольно улыбнулся. — И одна уже давно рядом с тобой. Ее и спроси, где другая…

Немаан затих… Протянув руку, Кангасск опустил капюшон на глаза покойному.

Поднявшись на ноги, Ученик обвел взглядом семерку. Боевые маги больше не скрывали своей растерянности; впервые за много лет они столкнулись с тем, чего не могли понять. И кто знает, что было для них более удивительно: стиг, использующий магию и незримый для чарги… или человек, скорбящий по стигу…

— Это стиг, глядите, кто сомневается, — хмуро произнес Флавус, кивнув в сторону лже-Немаана. — Тоже тает, как туман… все они такие…

На исчезновение погибшего стига Кангасск смотрел с тяжелым чувством… так чувствует себя каждый, кто начинает осознавать, что дело, за которое он сражался, — лишь пустой звук… и все, что казалось правдой, весьма далеко от нее…

Тело лже-Немаана таяло, расползаясь мутной туманной дымкой. Рубиновые россыпи его крови — тоже… Он весь был одна большая иллюзия иного мира; даже одежда и туго набитая дорожная сумка так же растворились в кристально-чистом воздухе весеннего дня. Лишь броня работы Двема Дэлэмэра осталась: Немаан не врал, что купил ее…

И последнее — стигийский камень. Перламутрово-блестящий, он беззвучно упал в снег, впитав последние струйки тумана. Глядя на этот камень, Кангасск ни за что не усомнился бы, что он живой. «Жизни» в нем, похожем на застывшую каплю, было даже больше, чем в горящем обсидиане с его красным нутром, пульсирующим в такт биению сердца носителя.

Опустившись на одно колено, Кан поднял камень и броню: та, за исключением развороченных на груди чешуек, была цела… Дэлэмэр сам не понимал, зачем так поступает, почему не может просто уйти и оставить все как есть… но возражать ему никто не стал.

Исцарапанного, покрытого коркой запекшейся крови лица коснулось лечебное заклинание. Подняв взгляд, Кангасск благодарно кивнул Ирэю. Тот лишь пожал плечами в ответ и, поразмыслив, с отеческой заботой добавил еще и заклинание успокаивающее.

Отряд Флавуса взял курс на Ивен.

Глава пятьдесят пятая. Серое с серебром

Россыпь стальных чешуек поблескивала на ладони. Одна большая, две средних и две малых. Работа тонкая, но Кангасск справился с ней ничуть не хуже, чем Двэм; не поленился даже потратить лишний день на то, чтобы вытравить кислотой тонкий извилистый узор по краю каждой. А уж с какой радостью он провел день в ивенской кузне, пока ковал и полировал эти пять чешуй да помогал потом местному мастеру в его работе! Он ничего, ничего не забыл за прошедшие годы; и левой руке молот был столь же послушен, сколь раньше — руке правой… Смешно сказать, а ведь было время, когда Кан почти ненавидел свое ремесло…

Пекло кузни, как ни странно, прекрасно остужает пыл. Горе, гнев… они буквально растворились в пламени и звонких, мерных ударах молота. Конечно, мучаясь с кислотой и узором, Дэлэмэр злился будь здоров, но… уже профессионально, а не так — разрушительно и жутко, как два дня назад. От такой злости руки не опускаются — напротив, тянет работать усерднее.

Двухдневное погружение в работу подействовало на Кангасска волшебным образом. Для начала — он вновь стал похож на самого себя… спокойный, немного задумчивый, терпеливо ждущий — как истинный Ученик миродержцев.

…Расположившись на кухне, Кангасск взялся чинить «трофейную» броню. Поврежденные чешуйки он снял, а дыру в самой куртке заровнял заклинанием ресторации. Чешуйки теперь можно было нашивать новые, чем Кан и занялся без всякой спешки, то и дело вытягивая шею и бросая взгляд на плиту, где на медленном огня тихонько булькал файзульский чай.

Флавус, заглянувший на кухню в поисках завтрака, с удивлением услышал:

— Доброе утро!

Взгляды старых друзей встретились. В молчании прошла добрая четверть минуты. Затем Кангасск отложил работу и, не глядя протянув руку, снял с огня ковшик с чаем.

— Доброе утро, Кан… — запоздало отозвался Флавус, присаживаясь за стол. — Больше не в обиде на меня, я смотрю…

— «Обида» — неверное слово, — возразил Кангасск и, разлив молочно-белый, источающий аромат пряностей файзульский напиток по кружкам, продолжил: — Я тебе благодарен, Флавус, правда. Просто я… как бы это сказать… выпал из реальности на пару дней.