iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан

— Возьми, — сказал он кратко, протянув Гиледе флягу с хитрой костяной крышкой: под такую запирают только анок меллеос… — Больше мне нечего тебе дать, — с сожалением добавил Кан и пожал плечами, — при всей моей, как ты говоришь, власти.

— Спасибо, Кангасскнемершгхан, — тепло улыбнулась Гиль, принимая подарок. — Подвиг не отменяет кары, как говорят на Севере, но все равно я рада, что перед уходом сделала хоть что-то… хорошее… вернула Омнису тебя… Прощай.

Гиледа… имя как река. Только теперь Кангасск смог смотреть ей вслед спокойно. Анок меллеос — ценный подарок, но не в этом дело. Последнее слово всегда должно быть сказано — только и всего. И последний дар — сделан. Тогда в душе утихает негодование, оставляя лишь грусть и память. Тогда перестаешь роптать на судьбу и корить себя, и отпускаешь уходящего с миром…

«Пусть мое настоящее имя умрет вместе с памятью обо мне и, услышав его, ты никогда не узнаешь, что это я…» А какое оно, настоящее?.. Кангасск уже не хотел этого знать. Для него эта женщина навсегда останется Гиледой, чужой и прекрасной; подарившей отчаявшемуся Ученику одну ночь, один день и веру в себя…

Взгляни Кангасск на нее как Сальватор, — задействовав простейшее ищущее заклинание, — увидел бы магические браслеты, серебристыми змейками обвившие тонкие запястья. Вспомни он об обсидианах, оставленных на дне сумки, мог бы узнать, с кем столкнула его судьба. Судьба, а не случайность, ибо не существует случайностей для тех, кто коснулся Горящего…

…Трое Фрументаров было в Алом Совете — Айрин Уар, женщина с железной волей; Галан Браил, хитрец, умевший ходить по краю лжи и правды, обманывая даже харуспексы; и Киаф Нанше — самая тихая и скрытная из всех. И самая молодая. Она знала, о чем говорила, вспоминая молодых правителей: ей самой едва исполнилось восемнадцать, когда алый плащ Совета Юга лег ей на плечи.

С тех пор многое было. Сотрудничество с Орденом, мечты о новом мире, доходящие до фанатизма. Крах всех надежд. Война. Ссылка… Пустота никому не нужной свободы. Тени. Путь Сохраняющей Жизнь… И теперь — Сапфировый Путь. Все уложилось в тридцать шесть лет…

Оставшись один на один с суровыми горами, искристым снегом и подступающей ночью, Кан вскоре задумался о вещах более насущных. Отдых. Ужин. Ночлег… Поворачивать обратно сейчас было бессмысленно: могущество настоящей, дикой ночи Кангасск осознал еще тогда, когда впервые покинул родной Арен-кастель. Это ночь, свободная от света городских фонарей и уютных окон; скрывающая все очертания, погружающая одинокого путника в чернильный мрак, над которым торжественно сияют звезды, соединенные извилистым шлейфом звездной пыли. Даже Лихт, поднятый над ладонью в такой ночи, будет чудовищно одинок и слаб; он просто захлебнется в темноте, выхватив из нее десять шагов пространства и сделав еще чернее все, что вокруг.

В подобное слепое путешествие Кангасск хотел отправляться меньше всего. Дело даже не в страхе перед кромешной тьмой… Шутки с горами плохи, так вполне можно не дожить до утра: свалиться куда-нибудь в темноте, переломать ноги, а потом, беспомощному, замерзнуть насмерть будет проще простого.

Потому последний закатный час Ученик потратил на поиски убежища. Многого он от судьбы не требовал: всего лишь защиты от ветра, известного своей способностью моментально разворовывать любое тепло, хоть обычного, хоть магического происхождения. Вначале поиски были безуспешными, но, как только в сознание Кана закралась мысль о том, чтобы последовать за Гиледой в пещерный лабиринт, даже просто ради ночлега под его сводами, убежище отыскалось почти сразу. Крохотная пещерка с узким входом, промерзшая насквозь. Однако для мага, пусть и неопытного, это не проблема. Несколько огненных сфер оставили лишь воспоминание от льда и воды, в которую он превратился, а горка Лихтов исправно грела Кана всю ночь. Устал он изрядно и телом, и душой, потому заснул почти сразу, свернувшись на меховом плаще, как кот.

Цепкий, навязчивый сон закружил его в мешанине красок и образов, диких, причудливых, изменчивых. Время сместилось вновь. Песни арена звучали в переплетении дымчатых пещер, отчаянно цвел Кулдаган, бежали облака над Пятой горой; Максимилиан, ухмыляясь превращал диадемовый посох в сияющий стальной росчерк, отзывавшийся глухой, полузабытой болью в правой руке; Влада вела Ученика через рыжий, ликующий мир Саренги; Серег, держа на вытянутой руке хоровую оправу с выгнутыми лапками, поднимал на него хмурый взгляд; Немаан тряс тонкий стволик молодого березового драка, и желтые листья летели по ветру, сверкая на солнце, как золото… золото мертвецов…

«Кангасск!» — позвал голос. Сквозь пелену образов Кан едва вспомнил недавнее прошлое. Занна, это она звала. Снова и снова.

Еще некоторое время ушло на то, чтобы осознать: это не сон…

Глава шестьдесят первая. Друг