iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан

— Так будет еще раз! — со всей серьезностью (той самой, что делает каменными и неживыми лица вещающих нарратов) произнесла маленькая Влада, и слова эти казались чужими в устах ребенка… — Через много лет Кулдаган зацветет снова. Тогда мой ученик проснется и выйдет из арена под дождь, а я не смогу его встретить.

Улыбка пропала с лица Ниермина.

— Иди в дом, Влада, — дрогнувшим голосом произнес он.

— …Похоже, ты зря беспокоился он ней, сын, — хитро прищурившись, улыбнулся ему Лайоней. — По всему выходит, нарратов не нужно учить предсказывать… так же, как варанов не нужно учить грызть кекулей… — он тихонько засмеялся. Ниермин же остался серьезен и погрузился в собственные мысли…

Кангасск Дэлэмэр спал и видел сны. В этих снах молочно-белые галактики, вращаясь, тянули друг к другу мерцающие звездные рукава сквозь пространства, невообразимые для человека. В этих снах он бродил по иным мирам и уже один, без Учителя, наблюдал за творениями других миродержцев, среди которых были непостижимо мудрые и непостижимо наивные, а еще — безумцы, и в мирах, управляемых ими жизнь была похожа на ночной кошмар. Видел Кан и транзитные миры. Тихие, безмолвные — и каждый походил на ком сухой глины, ждущей своего скульптора…

Снов было много; каждый оставлял в душе свой след; каждый отодвигал Омнис еще чуть дальше в темные закоулки памяти. Потому, когда началась пробуждение, Кангасск не сразу понял, что происходит с ним.

Темнота. Холод. Жажда. Влажный, холодный воздух, холодящий грудь изнутри. Ледяная вода, насквозь пропитавшая волосы и одежду… И еще… кажется, правая рука затекла, да так, что пальцы не слушаются.

…Вдруг отчаянно захотелось в тепло… и чтобы кто-нибудь принес горячего какао… Учитель… Влада… она бы принесла…

Застонав, Кангасск открыл глаза и сел, обхватив левой, послушной рукой колени. Его била дрожь, и вода, пропитавшая одежду и волосы, отбирала тепло все настойчивее. Но жажда была невыносима, и Кан пил эту воду, ледяную до боли в зубах…

Постепенно к нему возвращалась память. Ученичество. История со стабилизаторами. Провал. Максимилиан. Разговор с Малконом…

«…ты не заметишь этого времени: ты будешь спать…»

Стряхнув остатки сна, Кангасск вскочил на ноги. Сколько он провалялся тут в беспамятстве? Сколько… когда он нужен там, где идет война… Одна эта мысль заставила Кана сразу же забыть о холоде. Где-то минуту Ученик миродержцев с безумным видом оглядывался по сторонам, готовый бежать, сражаться… И он побежал бы сломя голову куда-нибудь, если бы было куда… Но сейчас его окружали высокие обсидиановые стены, исчервлённые гладкими ходами, по которым прибывала и уходила ледяная вода. Глядя на мягкое сияние нарры, Кангасск глубоко вздохнул и заставил себя успокоиться, вспомнив о первой науке Ученика миродержцев — «умей ждать»…

Вода… Странник Маор рассказывал, что в обсидиановых лабиринтах под Кулдаганом плещется целое пресное море; влага облаков оседает на холодных пиках гор Кольца и бежит вниз по длинным извилистым ходам… Да-а… должно быть, сейчас над Пятой горой висит огромное облако!..

Кангасск зябко повел плечами: правая рука до сих пор была, как ватная; она висела плетью и почти ничего не чувствовала; пальцы не шевелились. Так иногда бывает, когда отлежишь во сне руку, — рука действительно становится, как чужая. Кан искренне полагал, что так и есть, пока не взглянул на нее… Плечо наискось перечеркивал уродливый бесформенный рубец, ниже него рука выглядела распухшей, а кожа приобретала неприятный синеватый оттенок.

Момент, который память милосердно спрятала подальше, развернулся перед мысленным взором во всех деталях: Макс отрубил ему эту руку, полоснув наискось, выше локтя, вот что Кан помнил точно. И как, скажите, можно приставить отрубленную руку на место, если вокруг тебя — только дикая, нестабилизированная магия?.. на работу же силы творения это не похоже (видимо, Макс не умел обращаться с нею) — слишком уж грубо и уродливо…

Кангасск тяжело вздохнул; отчего-то ему внезапно стало душно и тесно в этих стенах. И холод вновь дал о себе знать.

«Что ж, — мысленно усмехнулся Кан. — Если верить Малкону, я теперь сам себе стабилизатор… Хочу света — и точка!»