Иисус для неверующих. Основатель христианства без мифов, легенд и церковных доктрин

Что сказать о нашем видении жизни, если на службах мы вечно молим о милосердии?

Если мы, как христиане, когда-нибудь остановимся, чтобы задуматься над этими словами, то, конечно, поймем, что в них нет никакого блага. Не может ли постоянное внушение чувства вины и самоуничижения привести к тому, что христианство в его традиционном понимании будет неизбежно отмечено гневом, нацеленным на других? Разве это не делает вину существенным компонентом христианской жизни? Разве вина – не главное духовное оружие, которым Церковь много столетий правила жизнью людей? Основной принцип деятельности христианской Церкви во всей ее истории – постоянно напоминать прихожанам об их неудачах, недостатках и слабостях. Но разве это не делает христиан хронически зависимыми, вечно непокорными детьми, заслужившими гнев праведного Бога? Разве Евангелие Иисуса не сводят то и дело к истории Божией милости, спасшей безнадежно погрязших в пороках людей от судьбы, которой они на самом деле достойны? Весть о спасении, рожденная теистическим пониманием Бога, в прямом смысле перегружена чувством вины, человеческой неполноценности и изначально присущего человеческой природе зла. Один только Бог может его изгладить, поэтому мы то и дело просим, унижаемся и никогда не возрастаем духовно.

Традиционный способ, которым мы рассказываем историю Иисуса, делает из Бога чудовище, из Иисуса – жертву, а из нас – злобных людей, которые должны быть вечно благодарны, а значит, безнадежно зависимы. Это не может быть ни евангельской «Радостной Вестью», ни выражением любви к Богу. Такая ментальность в жизни не даст нам сил стать теми, кем мы должны стать. Она всегда будет стеснять нас и ранить, но никогда не приведет к жизни «в избытке». Благодарность за спасение не обернется цельностью натуры. Все эти вещи были встроены в традиционное понимание того, что значит быть человеком, и Церковь вынуждает прихожан сталкиваться с подобным отношением регулярно. А это, в свою очередь, не может не порождать гнев, столь глубоко проникший в христианскую жизнь. Когда людей унижают, они отвечают унижением. Когда их ненавидят, они отвечают ненавистью. Когда с ними дурно обращаются, они дурно обращаются с другими. Когда их наказывают, они в ответ наказывают других. Это непреложный закон человеческого бытия. Наш способ восприятия Бога и Иисуса сыграл главную роль в зарождении религиозного гнева. Он оправдывал наши предрассудки, учил нас ненавидеть себя, истощал наши чувства и угрожал нам наказанием, возможно, вечным. А это, в свою очередь, подпитывало тягу к насилию, которая непрестанно проявлялась среди христиан во всей истории мира.

Все это неизгладимо запечатлела в моем сознании одна моя студентка, Кейти Форд из Школы богословия в Гарварде, в 2000 году. В своей проповеди в классе гомилетики она ясно сформулировала свое видение традиционного христианства: «Христианство дало нам Бога, который послал сына на смерть, осудил неверующих на вечные муки, освятил подчиненное положение женщин и кровавую резню крестовых походов, оправдал рабство и внедрил в нас страх думать своей головой и гнев к гомосексуалистам. Бог Отец, воплощенный в символах веры, – божество, признающее в этом мире одних детей и отвергающее других. Это отец гнева, отец мужского господства и женского подчинения, отец духовного и буквального рабства».

Так сложилось исторически, что наша христианская вера коренится не в благоговении перед красотой и чудесами Божьего творения, а в предполагаемой развращенности падшей человеческой природы. Мы рассматриваем Иисуса сквозь призму «первородного греха», а не того, что Мэтью Фокс назвал «первородным благословением»[73].

Причина, по которой религия в наше время столь неистова в своей ярости, состоит в том, что мы понимаем и умом, и в глубине души: сверхъестественное понятие о Боге умерло, и религия, основанная на страхе и контроле, не устоит. Если мы не способны взглянуть правде в лицо и принять смерть такого Бога, это лишь усилит наш страх, заставит окружать себя все более мощными оборонительными бастионами и породит религиозный гнев на грани истерии. Но факт есть факт: теистический Бог умирает – возможно, уже умер, – и никакие наши действия не могут заглушить эту реальность.

Мы знаем: нет никакого теистического Бога, что живет выше неба, пишет наши деяния в книгу и награждает или наказывает нас за то, как мы себя ведем. Мы знаем, что живем в упорядоченной Вселенной и ею правят математически точные естественные законы, как в гигантском часовом механизме. То, что теистический Бог явится свыше исполнить свою волю или откликнется на пылкие молитвы верующего о милости и исцелении, уже не кажется вероятным. Чудеса и волшебство навсегда покинули наш мир.