Но еще более удивительно то, что эту вопиюще легковесную аргументацию затем начинают повторять, раз за разом, другие специалисты. Рэймонд Браун, один из величайших исследователей творений Иоанна конца XX столетия, в своем комментарии на это Евангелие сначала цитирует Монтгомери Хичкока, который в статье 1930 года, по большей части игнорируемой исследователями, последовательно опроверг аргументы Бернарда, хотя и сам зашел слишком далеко, заявив, что
Нужно подчеркнуть: никто еще не представил ни единого свидетельства того, что
Здесь стоит выслушать мнение Кевина Ванхузера, специалиста по герменевтике, весьма одобряющего такой подход. Процитировав высказывания Шренка и Брауна, он затем спрашивает:
Имеет ли смысл говорить, что Любимый Ученик «написал сие» или даже «стал причиной написания», если он — всего лишь источник информации? И даже если он был основным или единственным источником — можем ли мы сказать вместе со Шренком, что Любимый Ученик «духовно ответствен» за содержание этого Евангелия? Можно ли сказать, что Паганини «ответствен» за вариации его темы у Рахманинова? Дух и смысл «Рапсодии на тему Паганини», несомненно, принадлежит Рахманинову. Паганини — не автор «Рапсодии», и считать его автором в каком бы то ни было смысле невозможно.
Стремясь разгадать одну загадку авторства, приверженцы историко–критического подхода к изучению Библии создали другую: как отдаленный источник может нести ответственность за текст, который не правил и не утверждал? Четвертое Евангелие… литературный шедевр, достигающий своих целей с помощью продуманного построения сюжета, тонкой иронии и тому подобного. Трудно понять, как в таком произведении была сохранена суть свидетельства Любимого Ученика, если только он не отвечал и за его форму. Но если он отвечал и за форму, и за содержание — почему же не признать его единственным автором?[937]