В результате работы «критики форм»[241]
, направления, модного среди исследователей Евангелий с начала XX века, эта роль конкретных личностей в создании и передаче преданий о речениях и делах Иисуса в целом затуманилась как в обыденном, так и в научном сознании. Переход от критики форм к критике редакций, а затем — литературной и социологической критике не исправил ситуацию. Как отмечает Биргер Герхардссон:Критики форм не особенно интересовались той информацией, которую сообщает нам древняя церковь о конкретных людях, стоящих за Евангелиями, и даже о личностях, упоминаемых в Новом Завете. Концепция «творчества общины» сделала вопрос о конкретных передатчиках информации малоинтересным. Этой деперсонализацией изучение Евангелий заражено до сего дня. Мы слышим, как исследователи рассуждают о «произведениях церкви»
Стремясь восстановить наше представление о конкретных, известных по именам людях, ответственных за создание и передачу преданий, сам Герхардссон сосредотачивается почти исключительно на двенадцати апостолах, которые, как он верно полагает, в течение нескольких лет на заре истории церкви составляли в Иерусалиме «авторитетную коллегию»[244]
. Далее я покажу, что, на мой взгляд, представление о Двенадцати как единственных «хранителях традиции» чрезмерно сгущает краски[245]. Несомненно, имелись и другие свидетели, создававшие и распространявшие традицию — так же, как делали это, поодиночке и вместе, двенадцать апостолов. Именно об этом сообщает свидетельство Папия, рассмотренное нами в главе 2. Однако эти уточнения не снижают значения Двенадцати как «авторитетной коллегии». Если эти люди, как утверждают Евангелия, сопровождали Иисуса в его служении, а затем (с чем согласно большинство ученых) стали первыми лидерами матери–церкви в Иерусалиме, руководили первыми шагами христианской миссии, естественно ожидать, что именно они были авторитетными источниками преданий об Иисусе и имели своего рода официальный статус хранителей этих преданий.То, что сам Иисус отвел двенадцати своим ученикам особую роль в своей миссии обновления или восстановления народа Израилева, многие ученые (в основном следуя за Рудольфом Бультманом) подвергают сомнению; они считают, что предание о Двенадцати возникло позже[246]
. Однако большинство современных ученых принимает эту концепцию, главным образом потому, что она прекрасно согласуется с сегодняшним стремлением понимать Иисуса в терминах иудаизма[247]. Подробную и развернутую защиту историчности Двенадцати как группы, созданной самим Иисусом, мы находим в недавней работе Джона Мейера[248], и здесь нет необходимости повторять его аргументы. Значение этой группы, несомненно, связано с идеальным составом Израиля, включающего в себя все двенадцать колен, и с иудейскими надеждами на восстановление двенадцати колен в мессианскую эру. Хотя двенадцать учеников, избранных Иисусом, не соответствовали двенадцати коленам буквально (среди них, например, были две пары братьев) — вполне возможно, что символически они соотносились с двенадцатью князьями колен Израилевых в пустыне (Числ 1:4–1 б)[249]. Рождение Израиля в пустыне рассматривалось как прототип обновления Израиля в мессианскую эру. Призвание Иисусом двенадцати учеников выражало ту мысль, что в его собственном служении, как в зачатке, начинается мессианское возрождение Израиля[250]. По мнению некоторых ученых, призвание Двенадцати представляло собой пророческий знак того, что сотворил Бог в Иисусе и его учении[251].