Иисус Христос — бог, человек, миф?

В 1956–1959 гг. в советской научной литературе возникла полемика по вопросу об историчности Христа. Поводом послужила книга английского историка христианства, коммуниста А. Робертсона, вышедшая в русском переводе в 1956 г. В предисловии к ней советский исследователь С. И. Ковалев, положительно оценивая ее антиклерикальный характер и марксистскую методологию, отмечает, однако, как серьезный недостаток признание Робертсоном историчности Иисуса из Назарета.

Правда, Иисус Робертсона — всего лишь ничтожное «материальное» зерно в отвалах евангельских мифов. «Каким-то образом, — пишет автор, — некогда исторически существовавший человек, о котором нам известно крайне мало, но о реальности существования которого мы можем заключить на основании свидетельств Тацита и Талмуда и анализа синоптических документов, сделался объектом явно мифических рассказов — рассказов о воплотившемся боге, о непорочном зачатии, о таинственной смерти, погребении и воскресении…»[156] На это С. И. Ковалев замечает, что поскольку в концепции А. Робертсона о происхождении христианства это признание никакой роли не играет, то для чего же нужен историку «исторический Иисус?»[157].

Далее, рассматривая одно за другим приводимые Робертсоном доказательства, автор предисловия противопоставляет им свои контраргументы.

Первым хронологическим свидетельством в пользу историчности Христа Робертсон считает приводившиеся нами выше строки историка Светония, где тот в связи с биографией императора Клавдия[158] говорит об изгнании из Рима иудеев, называя при этом некоего Хреста.

С. И. Ковалев замечает, что распространенное греческое имя Хрест (Chrestus) не однозначно христианскому Христос (Christus). Кроме того, он не допускает, чтобы через 10–15 лет после традиционной даты смерти Христа в Риме могло быть много его последователей.

Другой аргумент Робертсона — свидетельство Тацита. Описывая события в Риме в связи с пожаром 64 г. н. э., Тацит говорит об уловке Нерона, который, чтобы отвлечь от себя подозрения в поджоге города, обвинил людей, называемых чернью христианами. Затем Тацит поясняет, что название это происходит от имени Христа, который положил начало этому «пагубному суеверию» и был казнен прокуратором Понтием Пилатом в правление императора Тиберия[159].

С. И. Ковалев выдвигает против этого отрывка из Тацита ряд возражений. Он говорит, что трудно представить себе, чтобы так рано, при Нероне, название «христиане» было широко распространено, и замечает, что «Христос» — имя не собственное, а нарицательное. Представляется странным, чтобы Тацит, прекрасный знаток греческого языка, не понимал этого. Ковалев говорит далее, что непонятно, почему Тацит упоминает второстепенного во всех отношениях Понтия Пилата, непонятно, в чем признавались христиане — в поджоге или в христианстве, и, наконец, неправдоподобна опенка их количества как огромного для столь раннего времени.

Отсюда делается предположение, что либо это место является вставкой позднейшего христианского переписчика, либо сам Тацит некритически воспринял россказни своих современников — христиан, живших на полстолетие позже описываемых им событий.

Из этих же соображений С. И. Ковалев отклоняет сообщение Светония о христианах, относящееся тоже ко времени Нерона. Он считает, что Светоний либо взял эти сведения у Тацита, либо некритически позаимствовал их у тех же христиан.

Что касается известного письма Плиния Младшего Траяну, С. И. Ковалев полагает, что есть много оснований считать это письмо христианской фальшивкой; конец письма, где говорится о большом распространении христианства в этой провинции в начале II в. н. э., безусловная подделка. Если даже допустить подлинность остальной части письма, все равно там ничего не говорится об историческом существовании Иисуса.

Аналогично отношение С. И. Ковалева и к упоминаниям о христианах у Иосифа Флавия. Первое — явная подделка. Заметка же о казни Иакова — брата Иисуса, «именуемого Христом», также отвергается как ничего не доказывающая.

Заключая, таким образом, что Иосиф Флавий молчит о христианстве в Палестине, С. И. Ковалев объясняет это вообще отсутствием там во времена Иосифа христиан. И если отбросить исторического Иисуса, уроженца Палестины, как позднейшую евангельскую конструкцию и учесть, что Апокалипсис не знает палестинских христиан, можно прийти к выводу о внепалестинском происхождении христианства.