Переходя к свидетельствам Талмуда, которым Робертсон придает определенное значение, С. И. Ковалев пишет: «Древнейшие части его (Талмуда. —
Таким образом, заключает С. И. Ковалев, ни одно нехристианское свидетельство историчности Христа не может быть принято во внимание. Кроме того, если был исторический Иисус, то почему о нем молчат александриец Филон, который должен бы хорошо знать дела в Палестине, Дион Хрисостом, уроженец Вифинии, живший в это же время, наконец, Юст из Тивериады — земляк и современник Иисуса?
К этим доводам надо присоединить еще один, едва ли не самый существенный, который неоднократно приводится С. И. Ковалевым и другими исследователями и который частично раскрыт автором и в предисловии к книге Робертсона. Основа его неразрывно связана с определенной схемой относительной хронологии новозаветных произведений. В самых общих чертах она выглядит так. Наиболее ранним произведением христианства на основе внутреннего анализа признается Апокалипсис. За ним помещаются ранние Послания Павла (сюда входят Послание к римлянам, два Послания к коринфянам и Послание к галатам). Четыре канонических евангелия в целом и Деяния апостолов составляют заключительное звено и отражают последний этап формирования христианства.
Если, основываясь на этой системе относительной хронологии, проследить, как развивался образ Христа от произведения к произведению, то окажется, что в Апокалипсисе упоминающийся здесь Иисус не наделен никакими человеческими чертами и, по-видимому, должен быть отождествлен с семиглавым и семирогим небесным Агнцем, мистически предназначенным к жертвенной роли еще «от создания мира».
В следующем звене — упомянутых выше четырех ранних Посланиях Павла — мы имеем дело с «безмолвствующим» Иисусом. Он наделен некоторыми человеческими чертами. Но автор посланий не прибегает в своих увещеваниях и полемике к ссылкам на так называемые «речения Иисуса», которыми переполнены евангелия. Только в евангелиях обрисованы черты земной «биографии» и «речи» и другие обстоятельства его деятельности.
Отсюда следует принятое рядом исследователей положение, что формирование евангельского мифа о Христе шло от Иисуса-бога — апокалиптического Агнца к евангельскому богочеловеку, мистически совместившему и те и другие черты. При таком решении не остается места для «исторического зерна», поскольку исходным в евангельском образе оказывается чистый миф.
В 1959 г. вышло второе издание русского перевода книги А. Робертсона, в котором автор выступил с ответом на возражения С. И. Ковалева.
В своем ответе Робертсон, как и С. И. Ковалев, во-первых, подчеркивает, что признание или отрицание историчности некоего персонажа по имени Иисус, вокруг которого затем сложились евангельские мифы, отнюдь не затрагивает марксистской методологии. Это — вопрос частный. Материалистическое понимание истории не препятствует его положительному решению, а такое решение, в свою очередь, не льет «воду на мельницу клерикализма» — упрек, брошенный Робертсону Ковалевым.
Возвращаясь к источникам, по которым идет спор, Робертсон замечает, что имена Хрестос и Христос легко смешивались. И что, как это отмечает Тертуллиан, даже в его время слово «христианин» часто произносили как «хрестианин»[161]. Светоний вполне мог поступить таким же образом, тем более, что распространенное в то время имя Хрестос был гораздо более привычно, чем Христос — помазанник.