Иисус — крушение большого мифа

Однако простое логическое исследование текста этой истории показывает, что Иисус, цитируя этот Псалом, под словом «боги» понимал все-таки именно «боги», а не «судьи» или что-либо еще. Хотя вполне мог бы именно о судьях и суде заговорить, поскольку и судьи тоже в том Псалме упомянуты, и призыв к справедливому суду там есть, да и сама ситуация, в которой оказался Иисус — ситуация судилища толпы, — все, казалось бы, способствовало именно такому направлению речи.

Но, Иисус, однако, повел разговор совсем в иную и крайне неожиданную сторону. Крайне неожиданную для собравшейся тогда толпы, и крайне неприятную для дальнейших поколений христианских богословов…

Прежде всего, Иисус акцентировал внимание на том, что слова: «Я сказал — вы боги…», — записаны не где-нибудь, а в книге, признаваемой всеми собравшимися вокруг Священным Писанием, а значит они, как и другие слова Писания, должны иметь для собравшихся соответствующий вес и авторитет.

После этого он изложил свое понимание этих слов, вложив его в одну короткую, но очень емкую фразу: «Он назвал богами тех, к которым было слово Божие…», — и из этой его фразы следуют два ясных вывода о том, в чем его понимание заключалось. Вывод первый — слово «боги» Иисус понимает исключительно в прямом смысле, не придавая ему никаких иносказательных значений. Вывод второй — Иисус убежден, что понятие «боги» относится не к некой узкой группе, как-то там и кем-то, «избранных», а ко всем, «к кому было слово Божие».

Но, кто же имеется в виду под теми, «к кому было слово Божие»? Очевидно, что Иисус, в том конкретном случае, имел в виду, как минимум, всех Иудеев, то есть всех, принимающих Книгу Псалмов, как часть Священного Писания. И конкретно он имел в виду тех Иудеев, которые сбились тогда в ту враждебную толпу, которая готовилась казнить его за «богохульство».

И вот, обращаясь к этой толпе, Иисус завершает свою логику рассуждений: «Если Он назвал богами тех, к которым было слово Божие, и не может нарушиться Писание, тому ли, которого Отец освятил и послал в мир, вы говорите: „Богохульствуешь!..“, — потому что я сказал: „Я сын Божий“?!» (Ин.10:35–36).

И логика его здесь такова: вы говорите, что я «богохульствую», называя себя сыном Божьим, поскольку этим «делаю себя равным Богу», но смотрите: в вашем же Писании приведены слова Бога, где Он вас самих, тех, к кому обращено слово Божие, называет не иначе, как богами, делая вас равными Себе!

Понятно, что на разных людей эти слова Иисуса и его логика подействовали по-разному, и в Евангелии дальше сказано, что «тогда опять искали схватить его», но судя по тому, что ситуация завершается все же тем, что «он уклонился от рук их», монолитность свою толпа явно тогда потеряла.

Нам же сейчас эта ситуация интересна тем, что в ней ярко представлено мировоззрение Иисуса, совершенно очевидно лишенное каких-либо мотивов собственной «радикальной исключительности», категорически отделяющей его от всех людей. Ведь даже когда речь заходит о Божественности, он, признавая это качество за собой, признает его же и за всеми людьми!

Понятно, что при таком мировоззрении совершенно нет никакой нужды в каком-либо невероятном появлении на свет через какое-то «непорочное» зачатие, категорически отделяющее «непорочно зачатого» от всех прочих, зачатых «порочно»! Поэтому, возвращаясь к нашим рассуждениям о достоверности историй Рождества, отметим вновь, что они, своим не просто выделением Иисуса из числа прочих людей, а его категорическим, сущностным от-делением от всех, полностью противоречат инклюзивному мировоззрению Иисуса, выражаемому в его речениях во всех четырех Евангелиях!

Таким образом, подтверждается сделанное выше утверждение, что истории Рождества опровергаются не только их текстологическим анализом и результатами их рассмотрения в историческом контексте возникновения христианской церкви, но и тем, что сам их основной смысл прямо противоречит убеждениям Иисуса Христа.

Невозможно себе представить, чтобы Евангелисты Матфей и Лука стали бы в самом начале своих повествований, в первых его двух главах, излагать одно мировоззрение, а начиная с третьей, во всех последующих главах до последней — прямо ему противоположное.