Иисус, не знавший Христа

Возможно и циничное объяснение: авторам Евангелий необходимо было объяснить, почему иудеи виновны в непринятии Иисуса. Для этого отказ в принятии необходимо было сделать явно неоправданным — что было бы невозможно, если бы Иисус проповедовал заведомо неприемлемый для иудеев отказ от Закона.

Собственно, не очевидно, почему христианство претендует на теологическую самостоятельность. Учение Иисуса, по существу, не выходит за рамки Закона, хотя очень интересно толкует его в некоторых местах. Опять же, эти трактовки, похоже, существовали и в других сектах.

Пусть христиане склонны считать, что Мессия приходит дважды. Что это меняет? Соблюдение Закона, добродетельность совершенно не зависят от того, когда придет Мессия, и приходил ли он уже.

Выход христианства за рамки Закона — как, например, в вопросах о кошерной пище и обрезании — совершенно никак не основывается на словах Иисуса. Оно обосновано личным мнением (не откровением) Иакова, и еще более сомнительными доводами самозванного апостола Павла. Что же касается обращения других народов, то иудаизм такое обращение приветствует. Например, Матфей упрекает фарисеев в том, что они "обходят землю", чтобы обращать.

Раннее христианство нуждалось в религиозном корне по нескольким причинам. Во-первых, в Римской империи можно было проповедовать только легальную религию. Таковой могла быть только религия, признаваемая римлянами как древняя. Соответственно, христиане изначально вынуждены были "привязываться" к иудаизму как к наиболее подходящей легальной религии.

Другой причиной была определенная экзотичность иудаизма. На основе других теологий уже существовало множество культов, и удивить еще одним богом было трудно. Иудаизм же был новой религией для аудитории, к которой обращались христиане.

Потом, практически невозможно было бы обращать в новую религию — с новым богом. В нее мало кто бы поверил. Но новый культ на основе старой (то есть, достоверной) теологии выглядел вполне правдоподобно. И, что важно, — привычно. В то время чуть ли не каждый учитель создавал культ на базе той или иной известной религии.

Конечно, связь с иудаизмом была очень искусственной. Как только христианство достаточно распространилось, церковь стала косвенно отрицать иудейские корни. Не так явно, как Марцион, который предлагал вообще отказаться от Писания (видимо, понимая отсутствие существенной связи). Был избран другой метод: иудаизм признавался источником, но Иисус принес совершенно новое учение, полностью изменив старое. Практический результат тот же — отдельная религия, однако с существенным преимуществом перед концепцией Марциона. Теперь у церкви была древняя, известная в античности, уважаемая религия.

Христианство резко отличается от иудаизма в методе. Если раввины осторожно строят новые и развивают старые концепции с тонкой привязкой к Писанию, то христианские теологи одним махом решают любую проблему путем совершенно свободного толкования Писания. Толкования, зачастую выходящего за любые рамки связи с контекстом. А часто и просто основываясь на вдохновении, без какой-либо аргументации.

Христианство доказывает свое отличие от иудаизма, пользуясь ошибочными переводами и неправильными толкованиями. Особенно популярен тезис о том, что Иисус проповедовал любовь, а Писание — злобу. На самом деле, Тора предписывает доброе отношение к врагам человека, но ненависть к врагам Б., то есть, к оскорбляющим Его неверием. В практической реализации этой ненависти христиане зашли куда дальше.

Конечно, нельзя отрицать обращения и раввинов к передергиваниям текста, таких примеров немало в Талмуде. Но их, по-видимому, использовали как раз для иллюстрации ошибочных позиций. Часто вслед за одиозной интерпретацией текста (приписываемой тому или иному раввину) следует ее опровержение.

Для формирования halackah могли использоваться фразы, изъятые из контекста. Однако, в отличие от метода евангелистов, дело не доходило до толкования этих фраз в противоречии с контекстом. Такая ошибка осуждается, например, в b.Ber10, где р. Абайя (Abahu) говорит сектанту: "Для вас, которые не интерпретируют контекст, здесь есть трудность; для нас, которые интерпретируют контекст, никакой трудности нет". Этот принцип, отметим, был сформулирован гораздо раньше. Первые его упоминания относятся если не ко времени Иисуса, то к периоду составления Евангелий.

Конечно, речь не идет о том, что доводы раввинов носят строгий характер. Немало толкований построены не на логике, а на haggadah, метафорической интерпретации, которая, безусловно, далеко не однозначна. Немало и насилия над текстом, хотя и ничего подобного масштабу искажений в Евангелиях.

Евангелисты не используют раввинистических методов интерпретации. Это и понятно: не имея безусловно авторитетных текстов, язычники не разрабатывали методов доказательств на их основе. Важно, что участие иудеев — по крайней мере, образованных — в составлении Евангелий было минимальным, если вообще имело место.