Около всякой трагедии, личной и общей, происходит то, что можно бы назвать «духовным вихрем» или «водоворотом». Души вовлекаются в него, как частицы воды в водоворот, или частицы воздуха — в вихрь. Кажется, и около этой величайшей из вех человеческих трагедий — Страстей Господних — образовался «духовный вихрь» такой силы, какой не было и не будет уже никогда во всемирной истории. Кажется, все приближающиеся к этой трагедии, от Петра до Иуды, от Пилата до Ганана, более или менее смутно чувствуют, что в ней решаются вечные судьбы не только каждого из них в отдельности, но и всего Израиля, а может быть, и всего человечества. Сколько бы люди ни уходили от этого великого дела к малым делам и делишкам своим, «кто на поле свое, а кто на торговлю свою», — с каждым из них могло случиться то же, что с Симоном Киринеянином, который, идучи с поля, попал нечаянно под крест (Мк. 15, 21); каждый более или менее смутно чувствовал агонию общую по неимоверно растущему в нем самом нагнетению ужаса, как бы раздавливающему все, психическому давлению атмосфер.
Очень вероятно, что Иисус провел в Иерусалиме более семи дней (немногим, впрочем, более): семь дней Страстей Господних — символически-образное, священное, как во всех мистериях, число.[752] Но также вероятно, что в неудержимо стремительном у синоптиков беге событий к одной последней точке, в их неимоверной сжатости, сгущенности (по закону трагического действия — «единству времени»), уцелело исторически подлинное воспоминание о том, что люди действительно переживали в эти, по счету Марка и Матфея, пять дней, от Серого Понедельника до Черной Пятницы: это — как бы сжатость, сгущенность воздуха в вихре, а вихрь — Агония. Кажется, лучше всего это понял Иоанн.
Многие в народе говорили: «Он точно пророк».
Другие же говорили: «Это Христос (Мессия)». А иные: «Разве из Галилеи придет Христос?»
…Итак, произошла о Нем распря в народе. (Ио. 7, 40–42.)
«Распря», может быть, не только в народе — во всех, но и в каждом.
Бесом Он одержим и безумствует; что слушаете Его? (Ио. 10, 20)
Кто это говорит сегодня, может быть, скажет завтра: «Это Христос», — и почти поверит этому, — почти, но не совсем; верит сегодня, а завтра опять усомнится:
не знаем, откуда Он. (Ио. 9, 29.)
Если этого не знают одни, то другие слишком хорошо знают:
не Иисус ли это, Иосифов Сын, которого отца и мать мы знаем?
Как Он говорит: «Я сошел с небес»? (Ио. 6, 42.)
Вместо слишком для нас привычного Иисуса Плотника представим себе Иисуса портного, столяра или сапожника, и мы сразу поймем, а может быть, и простим негодование и ужас тех, кто слышит, что сапожник этот, столяр или портной есть «от начала Сущий», что Им «небеса сотворены» и что Он «грядет одесную Силы на облаках небесных» (Мк. 14, 62). Только что ел головку чеснока, отирал пот с лица или ступал босыми ногами по грязным лужам иерусалимских улиц — и вдруг: «Я сошел с небес».
Я и Отец — одно. — Тут опять… схватили каменья, чтобы побить Его.
Иисус же сказал им: много добрых дел показал Я вам от Отца Моего; за которые из них хотите побить Меня камнями?
Иудеи же сказали Ему в ответ: не за добрые дела хотим побить Тебя камнями, а за то, что Ты, будучи человеком, делаешь Себя Богом. (Ио. 10, 30–33).
Теперь узнали мы, что бес в Тебе (Ио. 8, 52).
Узнали почти, но не совсем. В том-то и мука их, как бы уже неземная, вечная, — «червь неусыпающий, огнь неугасающий», — что не могут этого узнать совсем.
Кто же Ты? (Ио. 8, 25)
Долго ли Тебе держать нас в недоумении? Если Ты — Христос (Мессия), скажи нам прямо (Ио. 10, 24).
Прямо не скажет, ответит таинственнейшим словом, как бы собственным именем: «Я».
Когда вознесете Сына человеческого, тогда узнаете, что это Я, (8, 28).
Держит не только врагов Своих, но и друзей, весь народ, — в «недоумении», в ожидании, в пытке надеждой и страхом, в муке сверх сил человеческих — раздирающей душу надвое муке всех агоний: душу свою погубить или спасти? исповедать Его, как Петр, или предать, как Иуда? с Ним — на крест или на крест — Его? Этого не могут решить, но уже и тем, что не могут, решают.
То же почти, что сказал Иисус тому книжнику:
недалеко ты от царства Божия (Мк. 12, 24) —
мог бы Он сказать всему Израилю: близко подошел и он к царству Божию, почти вошел в него, но совсем не войдет. С медленно в сердце проникающей горечью снова видит Иисус и здесь, в Иерусалиме, так же как там, в Галилее, что люди поворачиваются спиною к Царству.
Звать послал на брачный пир… и не хотели прийти. (Мт. 22, 3.)
Снова остался один; косность и тупость людей снова испытал на Себе, как никто.
Мертвым мертвецов своих погребать предоставь. (Мт. 8, 22.)
Понял снова, что весь Израиль, а может быть, и все человечество, — поле мертвых костей. «Сын человеческий, пришед, найдет ли веру на земле?»
Некто имел в винограднике смоковницу, и пришел искать плода на ней, и не нашел.
И сказал виноградарю: вот я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу; сруби же ее; на что она и место занимает? (Лк. 13, 6–7).