Иисусов сын

– На той неделе.

– Мы с ним не виделись.

– Ему пора бы повзрослеть.

– Он, наверное, в Такоме.

– Сколько ему, лет тридцать?

– Завтра он вернется.

– Он уже не ребенок, чтобы у людей мелочь таскать.

– Хочешь купить таблетку? Мне нужны деньги.

– Что за таблетка?

– Порошок из галлюциногенных грибов.

Она показала мне капсулу. Никто не смог бы проглотить эту штуковину.

– Это самая большая таблетка, какую я видел.

– Отдам за три доллара.

– Не знал, что такие большие капсулы вообще делают. Какой это размер? Первый?

– Первый, ага.

– Ничего себе! Она как яйцо. Как на Пасху.

– Погоди, – сказала она, глядя на деньги, – а нет, все правильно, да – три доллара. Считать уже разучилась.

– Ну, поехали.

– Еще пей. Надо, чтобы она прошла. Давай, все пиво до конца.

– Ничего себе. Как я это сделал? Иногда мне кажется, что я не человек.

– У тебя нет другого доллара? Этот мятый какой-то.

– Никогда раньше не глотал первый номер.

– Да, большая таблетка.

– Больше не бывает. Это для лошадей?

– Нет.

– Да точно для лошадей.

– Нет. Лошадям они впрыскивают в рот специальную пасту, – объяснила она. – Она такая вязкая, что лошадь не может ее выплюнуть. Таблетки для лошадей больше не делают.

– Не делают?

– Больше нет.

– Но если бы делали.

когда руки не тряслись в сиэтлской центральной

Не прошло и двух дней, как я начал бриться сам и даже побрил пару новеньких – лекарства, которые мне кололи, оказались удивительно действенными. Удивительно, потому что всего за несколько часов до инъекции меня везли по коридорам больницы и мне мерещился теплый летний дождь. Все предметы в палатах по обе стороны коридора – вазы, пепельницы, кровати – выглядели мокрыми и пугающими, они даже не пытались скрыть свою истинную сущность.

В меня вогнали несколько шприцев с лекарствами, и я словно превратился из невесомой пенопластовой штуковины в человека. Я вытянул руки и посмотрел на них. Они были неподвижны, как у статуи.

Я брил Билла, моего соседа по палате.

– Поаккуратней там с моими усами, – сказал он.

– Пока тебе все нравится?

– Пока да.

– Теперь я другую сторону побрею.

– Было бы неплохо, дружище.

Прямо под скулой у Билла был маленькая отметина, там, где пуля вошла в щеку, а на другой щеке – шрам побольше, в том месте, где она вышла.

– Пуля, которой тебе прострелили лицо, еще что-нибудь натворила?

– Откуда я знаю. Я за ней не следил. Даже если пуля проходит навылет, все равно чувствуешь просто, что тебе выстрелили в башку.

– А это что за маленький шрам вот здесь, ближе к уху?

– Не знаю. Может, я с ним родился. Никогда его раньше не замечал.

– Однажды люди прочтут о тебе в рассказе или в стихотворении. Как бы ты себя описал для них?

– Ну, не знаю. Жирный говнюк, наверное.

– Нет, серьезно.

– Ты же не собираешься обо мне писать.

– Вообще-то я писатель.

– Ладно, тогда скажи им, что я полный.

– Он полный.

– В меня два раза стреляли.

– Два раза?

– Каждая жена по разу, итого – три пули и четыре отверстия, три входных, одно выходное.

– И ты все еще жив.

– Ты будешь что-нибудь менять для своего стихотворения?

– Нет, все запишу слово в слово.

– Это жаль, потому что ты будешь выглядеть глупо, спрашивая, жив я или нет. Ясно же, что жив.

– Ну, возможно, я имел в виду, что ты жив в более глубоком смысле. Ты мог бы разговаривать со мной, но при этом не быть живым в более глубоком смысле.

– Глубже, чем жопа, в которой мы с тобой оказались, уже некуда.

– Ты о чем? Здесь здорово. Они даже сигареты выдают.

– Мне ничего не давали.

– На, возьми у меня.

– Спасибо.

– Вернешь, когда тебе выдадут.

– Ага, может быть.

– Что ты сказал, когда она в тебя выстрелила?

– Я сказал: «Ты в меня выстрелила!»

– Оба раза? Обеим женам?

– В первый раз я ничего не сказал, потому что она прострелила мне рот.

– Поэтому ты не мог говорить.

– Я не мог говорить, потому что потерял сознание. И я до сих пор помню сон, который увидел, пока лежал в отключке.

– Что это был за сон?

– Как об этом расскажешь? Это же сон. Ничего не понятно, херня какая-то. Но я его помню.

– Ты вообще ничего не можешь о нем сказать?

– Извини, я правда не знаю, как это описать.

– Ну хоть что-нибудь.

– Ладно, вот что. Этот сон возвращается снова и снова. В смысле когда я не сплю. Каждый раз, когда вспоминаю свою первую жену, я вспоминаю, как она спустила курок, а потом я вижу сон… И этот сон – в нем не было ничего такого грустного. Но когда я вспоминаю все это, я думаю: черт, она правда, она в меня выстрелила. А вот и этот сон.

– Ты видел этот фильм с Элвисом, «Следуй за мечтой» [2]?

– «Следуй за мечтой». Да, видел. Я как раз хотел о нем сказать.

– Так. Готово. Посмотри в зеркало.

– Смотрю.

– И что ты видишь?

– Как же я стал таким жирным, я же не ем ничего?

– Это все, что ты видишь?

– Ну, не знаю. Я только попал сюда.

– А твоя жизнь?

– Моя жизнь, ну ты спросил!

– А твое прошлое?

– Что мое прошлое?

– Что ты видишь, когда оглядываешься назад?

– Разбитые машины.

– В них есть люди?

– Да.

– Кто они?

– Теперь уже просто мясо.

– Это все на самом деле так?

– Откуда я знаю, как на самом деле? Я только попал сюда. И здесь хреново.