Иисусов сын

Она была очень маленькая, сильно ниже метра пятидесяти, на самом деле даже ниже метра сорока. Руки у нее были непропорциональны по отношению к телу, или, скорее, к туловищу, потому что ноги у нее тоже были совсем короткие. Говоря медицинским языком, она была карлицей. Но самым заметным в ней было не это. У нее были огромные средиземноморские глаза, дымчатые, загадочные и несчастливые. Она умела одеваться так, что не сразу было понятно, что она карлица. Когда мы занимались любовью, мы были одного роста, потому что туловище у нее было обычное. Только руки и ноги вышли короткие. Она укладывала дочку спать, и мы занимались любовью на полу в гостиной. Получалось, что мы делали это по своего рода расписанию – когда не работал я, когда не работала она, когда она уже позанималась с дочкой. По телевизору в это время каждый раз шли одни и те же передачи. Это были дурацкие передачи, дурацкие субботние шоу. Но я боялся быть с ней без этих голосов и смеха из фальшивой вселенной, потому что не хотел узнавать ее по-настоящему, не хотел смотреть ей в глаза в тишине.

Обычно перед этим мы ходили ужинать в какой-нибудь мексиканский ресторанчик – из роскошных, с глиняными стенами и картинами по бархату, которые дома смотрелись бы дешево. Мы делились друг с другом тем, что произошло у нас за неделю. Я рассказывал ей, как работается в «Беверли». Я начинал новую жизнь. Пытался приспособиться к новой работе. Я больше не воровал. Я старался все доводить до конца. Как-то так. Она работала за стойкой, продавала авиабилеты и, наверное, стояла на ящике, чтобы общаться с клиентами. Она была понимающая. Я мог не стесняясь рассказывать ей о себе практически все – кроме одной вещи.

Была весна, и дни становились длиннее. Я часто пропускал свой автобус, чтобы пошпионить за женщиной из того дома.

Как я мог, как может человек пасть так низко? Мне понятен ваш вопрос, и вот вам мой ответ: вы что, шутите? Это даже не считается. Я падал гораздо, гораздо ниже. И ждал от себя вещей похуже.

Приходить туда и смотреть, как она принимает душ, смотреть, как она выходит из душа обнаженная, как вытирается полотенцем, как уходит из ванной, а потом слышать, как ее муж подъезжает к дому на своей машине, как он открывает входную дверь, – все это стало привычкой. Изо дня в день они делали одно и то же. По выходным – не знаю, потому что в выходные я не работал. Да и у автобусов по выходным наверняка было другое расписание.

Иногда получалось ее увидеть, иногда нет. Но она ни разу не сделала ничего такого, за что ей могло бы быть стыдно, и я не выведал ни одной ее тайны, а мне хотелось бы, особенно потому, что она меня даже не знала. Думаю, она и вообразить меня не могла.

Обычно ее муж возвращался до того, как я уходил, но я ни разу его не видел. Однажды я пошел к их дому позже обычного и подходил со стороны фасада, а не сзади. Я оказался там, как раз когда ее муж выходил из машины. Ничего особенного – просто мужчина, который, как и все, вернулся домой к ужину. Мне было любопытно, какой он, и теперь, увидев его, я мог быть уверен, что он мне не нравится. У него была лысина на макушке. Костюм на нем был мешковатый, мятый, нелепый. У него была борода, но усы он брил.

Я подумал, что он ей не подходит. Ему было под шестьдесят, если не больше. Она была молода. Я тоже. Я представил, как она сбегает со мной. Злые великаны, русалки, волшебные чары – жажда приключений искала утоления в этой весенней пустыне с ее засадами и ароматами.

Я посмотрел, как он заходит в дом, потом я сидел на остановке и ждал, пока наступит ночь. Об автобусе я не думал. Я ждал, когда стемнеет и я смогу, оставаясь незамеченным, стоять прямо перед окном их гостиной.

Через окно я смотрел, как они ужинают. На ней была длинная юбка, на макушке – маленькая белая шапочка вроде чепчика. Перед тем как приняться за еду, они склонили головы и целых три или четыре минуты молились.

Меня удивил суровый и старомодный вид ее мужа, его темный костюм и огромные ботинки, борода как у Линкольна и блестящая лысина. Но теперь, когда я увидел ее в таком наряде, я понял: они были амишами или, скорее, меннонитами. Я знал, что меннониты отправляются проповедовать в другие страны, занимаются благотворительностью, одни в чужих мирах, где никто не говорит на их языке. Но я совсем не ожидал увидеть одинокую чету меннонитов, живущих в обычном доме, здесь, в Фениксе, – в основном их общины держатся сельской местности. Неподалеку был Библейский колледж – наверное, они приехали учиться.

Я был в восторге. Мне хотелось посмотреть, как они трахаются. Я думал, как бы мне в этот момент оказаться рядом. Если прийти ночью, когда уже стемнеет, я смогу стоять перед окном их спальни и никто меня не увидит. От одной мысли об этом у меня закружилась голова. Меня тошнило от самого себя, и в то же время меня переполняла радость. Мельком видеть ее, когда она выходит из душа, – этого мне было уже недостаточно, я ушел, сидел на остановке и ждал автобус. Но было слишком поздно – последний автобус уже уехал.