Иисусов сын

По четвергам самых старых пациентов «Беверли» собирали в кафетерии, сажали за стол перед бумажными стаканчиками с молоком и давали каждому бумажную тарелку с печеньем. Они играли в игру под названием «Я помню» – это помогало им не выпадать из своей жизни, пока они еще не ускользнули так глубоко в беспамятство, что до них уже никто не смог бы достучаться. Каждый рассказывал, что случилось этим утром, на прошлой неделе, несколько минут назад.

Время от времени им устраивали небольшие вечеринки с кексами – праздновали еще один прожитый кем-то год. У меня был список дней рождения, и я держал всех в курсе:

«Десятого числа Айзеку Кристоферсону исполнилось – вы только представьте себе! – девяносто семь лет. Живите еще сто! В следующем месяце у нас шесть именинников. Кто они, вы узнаете из апрельского выпуска „Новостей Беверли“».

Комнаты располагались по обеим сторонам коридора, который поворачивал, пока не делал полный круг и я не оказывался у комнаты, с которой начал обход. Иногда мне казалось, что это спираль, которая, сжимаясь, ведет в самое сердце дома, комнату, с которой я начал, – любую из комнат, комнату мужчины, который ютит под одеялом свои обрубки, как питомцев, или комнату женщины, которая кричит «Боже! Боже!», или комнату человека с синей кожей, или комнату мужа и жены, которые больше не помнят имен друг друга.

Я проводил в «Беверли» не так уж много времени, часов десять-двенадцать в неделю. У меня были другие дела. Я искал настоящую работу, ходил в группу для героиновых наркоманов, регулярно отчитывался перед работниками местного реабилитационного центра для алкоголиков, гулял по весенней пустыне. Но о круговом коридоре «Беверли» я думал как о месте, куда, в перерывах между земными жизнями, мы возвращаемся, чтобы побыть среди других душ, ждущих нового рождения.

В четверг вечером я обычно ходил на собрание Общества анонимных алкоголиков в подвале Епископальной церкви. Мы сидели за складными столиками и напоминали людей, завязших в болоте, – отмахивались от чего-то невидимого, ерзали, вертелись, чесались, потирали плечи и шеи. «Было время, я бродил по ночам, – рассказывал парень, которого звали Крис, мы были вроде как друзьями, вместе лежали на детоксикации, – совсем один, совсем потерянный. Вы когда-нибудь бродили так среди домов с занавесками на окнах, с ощущением, что тянете за собой тележку, полную грехов, вы думали когда-нибудь: „За этими окнами, за этими занавесками люди живут нормальной счастливой жизнью“?» Вопрос был риторический, он говорил, просто потому что была его очередь говорить.

Но я встал и вышел из подвала, стоял снаружи у церкви и курил паршивые легкие сигареты, мне скрутило живот словами, которые я не мог разобрать, – так я дождался конца собрания, чтобы попросить кого-нибудь подбросить меня до дома.

Что касается меннонитов, то наш распорядок дня, можно сказать, был согласован. Я проводил много времени перед их домом, после заката, в быстро остывающей темноте. Мне уже годилось любое окно. Я просто хотел смотреть, как они живут.

Она всегда ходила в длинной юбке, туфлях на плоской подошве или теннисках и аккуратных белых носочках. Волосы она закалывала и надевала поверх них чепчик. Высохнув, они становились совсем светлыми.

Через какое-то время мне уже нравилось наблюдать, как они сидят в гостиной и разговаривают, хотя они почти не разговаривали, читают Библию, молятся и ужинают на кухне, не меньше, чем смотреть, как она голая выходит из душа.

Если я дожидался темноты, то мог постоять у окна их спальни, и меня не было видно с улицы. Несколько раз я оставался там, пока они не засыпали. Но они ни разу не занимались любовью. Они лежали в постели и даже не прикасались друг к другу, во всяком случае, насколько я видел. Я предположил, что в их сообществе для этого есть какое-то расписание или вроде того. И как часто им позволено обладать друг другом? Раз в месяц? Раз в год? Или только чтобы завести ребенка? Я стал думать, что, может быть, они просто делают это по утрам и мне надо прийти утром. Но утром слишком светло. Я очень хотел застать их за этим занятием как можно скорее, потому что сейчас они спали с открытыми окнами и не до конца задергивали шторы. Скоро для этого стало бы слишком жарко; они включат кондиционер и закроются от меня.

Спустя месяц или около того настала ночь, когда я услышал ее вскрики. Он и она вышли из гостиной всего несколько минут назад. Вряд ли они даже успели бы раздеться. За некоторое время до этого они отложили то, что читали, и стали тихонько разговаривать – он лежал на диване, а она сидела в кресле, лицом к нему. В тот момент он совсем не был похож на любовника. Он не был возбужден, разве что немного нервничал – он рассеяно трогал край журнального столика и немного раскачивал его, пока они разговаривали.

Как бы там ни было, теперь они уже не разговаривали. Это было почти как будто она пела, как когда она думала, что она одна, а я ее слышал. Я побежал от окна гостиной к спальне.