Июнь-декабрь сорок первого

- Я еще в ту пору написал об этом, - сказал Василий Павлович. - Но тогда не напечатали. А теперь, наверное, следует обнародовать...

Так появилась в "Красной звезде" статья Ильенкова "Зверства фашистских разбойников". Она предупреждала советских людей о том, что несут с собой фашисты. И предупреждала своевременно.

В тот же день Василий Павлович попросил командировку на фронт. Не сразу мы пустили его туда - он нужен был здесь, в редакции, для дела очень важного, о чем будет сказано позже.

* * *

Отчетливо запечатлелся в моей памяти приход в "Красную звезду" Ильи Эренбурга - писателя, уже широко известного в нашей стране и за рубежом своими романами, повестями, стихами, а еще более - своей страстной публицистикой о борьбе испанского народа с темными силами фашизма. Мы пригласили Эренбурга в редакцию едва ли не первым.

И вот входит ко мне человек среднего роста, в мешковатом серо-коричневом пиджаке, с взлохмаченной седеющей головой. Лицо его показалось мне суровым и усталым. Отрекомендовался с поразительной скромностью:

- Я - старый газетчик. Буду делать все, что нужно для газеты в военное время. Писать хочу прежде всего о нацистах. У нас еще не все по-настоящему знают их.

И после минутной заминки предупредил:

- Только имейте в виду - не дам себя корежить, как тогда...

Я понял, что он напоминает мне о двух отрывках из его романа "Падение Парижа", которые "Красная звезда" опубликовала в мае сорок первого года. По понятным соображениям пришлось тогда убрать из авторского текста слова "гитлеровцы", "фашисты" и кое-что еще.

- А ведь мы и сами, Илья Григорьевич, не были от этого в восторге, сказал я писателю.

Однако разговоры разговорами, а надо устраивать нового сотрудника на его рабочее место. Мы прошли в самый конец узкого коридора на третьем этаже нашего редакционного корпуса. Открываю дверь, помеченную номером 15.

- Вот ваш кабинет.

Илья Григорьевич оглядел тесную комнатенку с невзрачными обоями, скользнул взглядом по старенькому канцелярскому столу, узкому креслицу, диванчику с потертым сиденьем, полупустому книжному шкафчику и как-то странно улыбнулся.

- Если вам здесь не нравится, могу предложить другой кабинет. Но, увы, они все одинаковые, - поспешил я с разъяснением.

Эренбург рассеял мои сомнения неожиданной репликой:

- Не в этом дело... Просто до сего дня у меня никогда не было служебного кабинета. Это, считайте, первый...

Он попросил автомобиль, съездил домой и через час вернулся со своей видавшей виды портативной пишущей машинкой "Корона", которая имела только прописной шрифт. А поздно вечером принес мне свою первую статью. Она была напечатана прописными буквами (как для телеграфа), на полупрозрачной бумаге, привезенной писателем еще из Парижа. Буквы двоились, текст читался с трудом. Но времени на перепечатку не было.

Пока я читал статью, стоя у своей конторки, писатель молча сидел рядом в кресле, попыхивал трубкой, да так усердно, что скоро вся комната окуталась дымом.

С минимальными поправками статья пошла в набор. Илья Григорьевич дождался верстки, внимательно ее вычитал, сам внес еще кое-какие исправления и подписал в печать.

Если Василий Ильенков писал о фашистских зверствах в одном районе Западной Белоруссии, то Илья Григорьевич своей статьей "Гитлеровская орда" просвечивал немецкий фашизм на всю его глубину. Он знал гитлеровцев, как говорится, вдоль и поперек. Статья так и начиналась: "Я видел немецких фашистов в Испании, видел их на улицах Парижа, видел их в Берлине".

Это был снаряд огромной взрывной силы.

А потом последовали один за другим новые, такие же и даже более мощные.

Илья Григорьевич, как самый старательный служака, приходил в редакцию ежедневно, по нескольку часов сряду клевал одним пальцем по клавишам своей старенькой "Короны". Изредка прерывая работу, он заглядывал в соседние комнаты "разжиться табачком" или просто переброситься дружескими словами с новыми товарищами. А поздним вечером, иногда и ночью заходил ко мне с негаснувшей трубкой, вечным пеплом на пиджаке и приносил обычно новую рукопись. Уезжал Илья Григорьевич из редакции лишь тогда, когда поступала верстка или готовые полосы. Мы условились, что свои статьи он будет приносить прямо ко мне, тем более что в редакции штатного отдела литературы и не было.

Писал он много. Каждый день и почти в каждый номер газеты. Трехколонники, подвальные статьи, небольшие заметки строк в 50-70. В те бурные и тревожные дни "Красная звезда" стала для Эренбурга главной трибуной, с которой он обращался с пламенным словом к советским воинам, ко всему советскому народу и нашим тогдашним союзникам. Эренбург сам заявил в одном из своих выступлений еще в дни войны:

"Писатели вошли в газету, как всходят на трибуну, - это не их рабочий стол, это не их место. Но и блиндаж не место сталевара или садовника.

Война переселяет людей и сердца... В дни войны газета - воздух. Люди раскрывают газету, прежде чем раскрыть письмо от близкого друга. Газета теперь письмо, адресованное тебе лично. От того, что стоит в газете, зависит твоя судьба".