Икар

— Постоянное разглядывание вращающегося круга приводит к головокружению, и тогда единственной опорой в жизни становится табуретка, к которой прилипает вспотевший зад трудяги Гончара.

В зале послышались редкие смешки, а Судья, улыбнувшись, сделал запись и отправил покрасневшего мастера на скамью присяжных. Следующим свидетелем был вызван Художник, существо расхлябанное во всем, в том числе и в походке. Вихляющимся, неверным шагом, более подходящим портовой девке, творческая личность добралась до кафедры, представ перед законником с бровями, изогнутыми в два вопросительных знака.

— Вопрос ко всем один, — поморщившись, сказал Судья, осторожно прикасаясь к эпицентру становившейся невыносимой боли.

— Я был с дамой, — манерно начал Художник и хохотнув, добавил: — Нет, нет, в рабочей обстановке. Мне кажется, он мог легко уговорить любую творческую натуру, ибо картина Солнца, описанная им, была прекрасна, свежа и призывна, я едва удержался от согласия.

— Что же остановило вас? — с улыбкой поинтересовался Судья.

— Прелести моей натурщицы, — парировал Художник и, заметив полезшие на брови глаза законника, хохотнул: — исключительно с художественной точки зрения.

А обернувшись к Икару, подмигнул:

— Помнишь ее?

Надо было бы пригласить ее как свидетеля, мелькнуло в судейской голове, но вслух он произнес:

— Виновен?

Художник сделал жест, словно нанес финальный мазок на холст:

— Думаю, да.

Судья, взявшись за перо, обратился к Икару:

— А вы?

— Не секрет, — ответил подсудимый, — тот, кто смело переносит краски мира на полотно бытия, страх как боится изменить его. Чтобы художнику запечатлеть бабочку на цветке, ей нужно замереть, а она этого не желает.

— Стало быть, — язвительно заметил Судья, — вины за собой не признаете?

— Нет, — просто сказал Икар.

Иного я от него и не услышу — Судья поставил галочку в нужной строке и устало вздохнул:

— Дальше.

— Ваша честь, — перед Судьей предстал занятного вида господин, нечто среднее между профессорскими очками и шаманскими побрякушками лохматого ведуна, — от зубной боли есть прекрасная настойка.

Как он понял-то, черт нечесанный, подумал законник и одарил Целителя ледяным взглядом:

— Прошу по существу.

— Виделись в моей лавке, здесь, неподалеку, под вывеской…

— По существу, — напомнил Судья.

— По существу, — залепетал Целитель, — допускаю, что либо сам принимает усиливающие речь пилюли, либо мог окуривать пациентов, одурманивая их сознание и приглушая волю к сопротивлению.

— Ваш диагноз? — Судья намеренно перешел на врачебный сленг, перекосившись при этом от очередного приступа.

— У вас сгнил корень, однозначно удаление… — заискивающе пробормотал Целитель.

— Я о подсудимом, — оборвал Судья.

— Виновен, вне всяких сомнений, — прозвучал вкрадчивый ответ.

— Частенько случается так, что легче излечить другого, нежели себя, — гулко отразился от стен голос Икара.

— Значит, нет, — поставил точку Судья в текущем свидетельствовании.

Сразу же после Целителя для дачи показаний вышел Поэт, старательно прилизанный, причесанный и даже выбритый, но все еще пьяный.

— Обстоятельства нашей встречи помню с трудом, — заплетающимся языком начал он отвечать на вопросы Судьи, — возможно, это был кабак, какой… — он развел руками, — в иных местах найти меня проблема…т. тично, — через икоту закончил Поэт фразу. Мысли свидетеля путались по вполне понятным причинам, он то мычал, вроде «а чего, нельзя?», то выдавал экспромты типа «Поэту для высокого творенья нужны не сны, а потрясенья».

— Мог ли он убедить меня? — мурлыкал слуга Мельпомены. — Меня убедить мог, ибо сила Слова, уж поверьте, подчас острее обнаженной шпаги.

Судье очень быстро надоело слушать бессвязную болтовню стихоплета-пьянчужки, и он раздраженно спросил:

— Виновен?

— Да, — столь же нервно икнул Поэт и, глубоко вдохнув, сказал, глядя на законника мутным взором: — Могу быть свободен?

— Как свидетель — да, как присяжный — нет. — Судья отогнал от себя облако винных паров и вновь повернулся к Икару: — Снова «нет»?

Подсудимый качнул головой:

— Мечта поэта привязана к диванным подушкам и обнаженному телу, а не к крыльям за спиной и бесстрашному сердцу.

Зубная боль, искусная воительница, перекинулась уже на всю челюсть, и правая судейская щека «поползла» в сторону. Законник сдвинул локон парика таким образом, чтобы это несанкционированное увеличение плоти осталось незаметным. Он недовольно пробормотал:

— Следующий, и побыстрее.

Со скамьи присяжных поднялся Священник.

— Я исповедовал этого человека, — служитель церкви взял с места в карьер. — Конечно же, да и как могло быть иначе, я не поверил откровенно крамольным речам юного господина, хотя, надо признать, Лукавый весьма заманчиво выстроил повествование через своего проводника, — тут он указал пальцем на Икара, — связно и логично.

— Ваше Преосвященство, — уважительно обратился к священнику Судья, — мог ли уговорить подсудимый на отправку к Солнцу слабую, неокрепшую душу?

— Очень даже возможно, в народе о таких говорят «охмурил», ровно так же, как Змий обманул Еву.

— И, стало быть, как присяжный, вы говорите…