Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

Несмотря на ранний час, Дьора Шпира с братом уже успели прослышать о случившемся у дома Амстеров и сейчас стояли у пожарной части, чтобы посмотреть, что будет дальше. Когда колонну девушек маршем вывели на дорогу, мальчики побежали, спотыкаясь, следом, выкрикивая имена Магды и Клары. Поскольку дело было ранним утром в Шаббат, некоторые члены еврейской общины еще не знали, что с девочками обращаются, как с обычными преступницами, лишая их последней материнской ласки, прощальных семейных поцелуев, и строем ведут на станцию. Дьору по сей день преследует вид этих убитых горем, растерянных юных женщин. «Главный ужас – это когда они ловили девочек и сгоняли их, как скот… Это был прообраз того зла, которое потом воспоследует».

Дьора Шпира в юношеские годы и в наше время. Фото предоставлено Дьорой Амиром.

Когда все увидели, что дочерей сажают в пассажирский поезд, люди укрепились в своей иллюзии, будто в последней прокламации речь и в самом деле шла лишь об общественных работах, – их тревоги, возникшие, было, когда забирали девочек, слегка поутихли. В утреннем свете девушки открыли окна и высунулись наружу, чтобы послать своим семьям воздушные поцелуи и получить ответные. Отыскав взглядом родителей, девушки окликали их. Звучали молитвы. Но лишь немногие были услышаны.

Ида Эйгерман могла помахать на прощание только своей тетке. Она задумалась об оставшихся в Польше родителях. Знай она, как все обстоит на самом деле, то, возможно, сбежала бы со станции. Ведь всего через пару дней в ее родном городе Новы-Сонч на еврейском кладбище соберут пожилых евреев и предпринимателей – как евреев, так и поляков – и всех расстреляют. Среди убитых в тот день были, скорее всего, и родители Иды, и родители Рены Корнрайх из Тылича.

Марта Ф., будущая мать Орны Тукман, выросла в большой семье, и все они сейчас махали ей с платформы. Вместе с ней в купе ехали ее хорошие подруги Минка, Маргита и тезка Марта. Им было уже слегка за 20, и они сейчас испытывали иные чувства, чем девушки помоложе, впервые оторвавшиеся от отцов и матерей. Эти молодые женщины уже работали, они жили отдельно. Трехмесячное отсутствие создаст трудности их семьям, которым они помогают, зарабатывая на жизнь. Да и их собственные судьбы – что будет с ними самими? Как юной женщине влюбиться и выйти замуж, если ее на три месяца увозят на работы? Какой молодой человек станет ждать девушку, если с ней теперь нельзя совершать долгие прогулки и нежно ворковать? Много ли будет на этой обувной фабрике симпатичных юношей-евреев?

Глава восьмая

Сексизм сродни расизму. Он расчеловечивает.

Вилма Мэнкиллер, вождь индейцев чероки

Наутро, проснувшись в попрадской казарме, Эдита с Леей обнаружили себя в чужом, незнакомом мире. Ни завтрака, ни песен, ни мамы. Глаза у Эдиты склеились от слез, смятения и бессонной ночи. А тут еще в довершение всех бед начались месячные. Бродя по коридорам, они с сестрой слышали гулкое эхо шагов и девичьи голоса в огромном пустом здании.

Из-за шока многие из выживших плохо помнят, что происходило в казарме. Марги Беккер припоминает, как она чистила картошку и протягивала еду одной из подруг, сожалея при этом, что «дает ей некошерную пищу». Девушкам, которых отправили тушить капусту на обед, приказали выдавать ровно по 150 граммов хлеба на человека – кусок размером с девичий сжатый кулак.

Другим велели заняться уборкой. Эдита с Леей, еле сдерживая слезы, ползали на четвереньках, скобля полы и стены.

«Нам так никто и не сказал, что мы тут делаем, – вспоминает Эдита. – Выдали тряпки со швабрами и приказали вычистить казарму. Ну мы и чистили. Мы спрашивали себя: вот это оно и есть? Та работа, которую мы должны выполнять? Не так уж и плохо, но казалось странным, что чуть не 200 девушек согнали чистить какие-то казармы. Зачем столько? Мы ничего не знали».

А потом из Прешова прибыли еще 224 девушки, семидесяти четырем из них, включая Магду Амстер, не было еще двадцати.

«Понимаете, – продолжает Эдита, – наше настроение описать довольно трудно, поскольку семнадцатилетняя девочка, если она не полная дура, смотрит в будущее с куда большим оптимизмом, чем женщины постарше. Несмотря на весь наш страх, на чувство незащищенности, мы все равно были настроены оптимистично».

Она и другие девушки, слушая приказы, размышляли: «Может, это и впрямь всего лишь работа? Может, что-то вроде особого задания? Такая вот работа, не слишком уж страшная и трудная? Мы же не знали. Откуда нам было знать? В то время никто еще не слышал об Аушвице. Его еще не существовало в природе!»

В группе из Прешова были две женщины средних лет, их звали Фанни Гроссман и Этела Вильдфор, обеим – по 45. Нам неизвестно наверняка, но они, скорее всего, поехали вместе с 18-летней Руженой Гроссман и 19-летней Мартой Вильдфор – вероятно, это были их дочери.