Их было три

Они шли без дороги. Гундега уже давно потеряла всякий ориентир, ночью все деревья и кусты выглядели одинаково. Наконец, запыхавшись, она остановилась и взглянула вверх. Облака мчались и мчались, спеша куда-то. Страха она не ощущала, потому что всё время не переставало щемить сердце. Прислонившись к стволу сосны, чтобы передохнуть немного, она подумала: "Какое холодное, равнодушное небо…"

— Бабушка, бабушка, отзовись!

Лес отвечал тихим шумом качавшихся на ветру сосен.

Гундега тронулась дальше. Ноги путались в зарослях ежевики, и казалось, из непроницаемой темноты к ней тянутся многочисленные руки, чтобы схватить, задержать её. Потом земля стала гладкой и скользкой от покрывавшей её хвои. Небо почти совсем закрыли разлапистые ели, между двумя порывами ветра тишину нарушал только шорох одиноко падающей шишки, похожий на приглушённый шёпот. Шишка падала с ветки на ветку, пока не хлопалась о землю, и опять всё затихало.

— Бабушка, ау-у!

Голос прозвучал глухо, непривычно, словно Гундега крикнула в большой пустой комнате, под погодком из зелёных опахал ельника.

Над лесом невидимо и неслышно пролетела сова; заметив зоркими глазами позднюю путницу, она закричала на весь лес. В этом крике чудился то плач ребёнка, то чей-то стон, и всё это, наконец, покрыл захлёбывающийся безумный хохот, в котором слышались рыдания. Странная птица…

Кот, наконец, устал, теперь он беспрерывно мяукал. Гундега, сжалившись, взяла его на руки и сразу ощутила тепло живого существа. А кот успокоился и громко замурлыкал, вероятно, успев забыть, зачем он прибежал сюда, в лес, и в полудремоте воображал, что лежит, свернувшись, в кухне на лежанке.

Дойдя до вырубки, Гундега остановилась, надеясь увидеть свет фонаря Лиены. Но ничего не увидела. И девушку охватило ощущение беспомощности, ей вдруг показалось, что в этом мире она ищет не человека, а что-то не существующее, воображаемое, в мире, где слышен только шум деревьев да крик совы. Птица издевалась над её усилиями отыскать Лиену, она смеялась над ней. Гундеге почудилось, что она упускает дорогие, невозвратимые мгновения, их уносит течением времени, а она беспомощна, словно ей связали руки.

Она аукала, кричала, звала, пока не охрипла и не обессилела, — теперь даже эхо не доносилось. Гундега громко зарыдала.

5

Сноп света из кухонного окна проложил через двор тускло-жёлтую дорожку. Сначала Лиена двигалась по ней, но, добравшись до места, где была граница темноты, она остановилась перевести дыхание. Только сейчас она ощутила саднящую боль в правой ладони. Она, вероятно, наколола или поцарапала её, когда упала там, на пастбище. Больно было от малейшего прикосновения палки, но боль была тупой, как бывает во сие.

— Ничего, — оказала себе Лиена вполголоса.

Она полезла было в карман за носовым платком, чтобы обернуть верхний конец палки, но рука упрямо скользила мимо кармана. Тогда она поплелась дальше.

Ночью всё выглядело иначе. Наконец она добралась до своего камня, на котором обычно сидела, когда пасла скотину. Он казался белым призраком. И Лиена вспомнила, как при виде его всегда пугались лошади лесничества. Говорят, что боятся только те, кому есть что терять. И лицо Лиены вдруг осветилось слабой улыбкой, похожей на отблеск далёкой зарницы. "Что боится потерять неразумное животное — лошадь? Неужели торбу с овсом или клочок сена? Конечно, нет. Боится потерять жизнь. Как странно это устроено — иногда приходится бояться даже неодушевлённого, неподвижного камня…"

Лиена вдруг сообразила, что думает о чём-то ненужном. А ведь она должна найти скотину… Она медленно прошла мимо камня и свернула в лес. Палка глубоко уходила в мягкую, изрытую кротами землю. Лиене было безразлично, куда и зачем идти. По правде говоря, не было никакого желания двигаться. Хотелось сесть и долго, долго сидеть… Она уже пожалела, что не присела на белый камень. Но оттуда Илма могла увидеть свет фонаря… Хотя его можно было погасить…

Какое страшное бессилие! Оно словно свинец давит на плечи, грудь, веки…

Запнувшись о выступивший на поверхность корень, она тяжело упала на колено, да так и осталась. У неё уже не было сил подняться. Она чувствовала лишь непреодолимое желание лечь ничком в мох и лежать, ни о чём не думая, ничего не чувствуя. Сквозь юбку и чулок она ощутила влажность и прохладу мха. В лицо повеяло горьким ароматом тощей лесной земли. Она взглянула наверх и сквозь бегущие облака увидела маленькую голубоватую звезду. Она горела, не мигая.

"Какая хорошая, спокойная звезда! Одиа-едииственная…"

Но какой-то голос внутри непрестанно кричал, торопил её, заставлял подняться, встать.

"Какая славная, спокойная звезда…" — вспомнила она опять. Но звезда уже исчезла. Только облака, облака.

Дрожа как осиновый лист, она, наконец, всё же встала и, переступив несколько шагов, заметила впереди какой-то белый столб, услышала шум. Да это же берёза! Вдруг берёза наклонилась. Лиена вскрикнула, но услыхала только треск ветвей и шелест листьев. Дерево валилось прямо на неё.