Их было три

Она вскочила, отряхиваясь, и, растрёпанная, улыбающаяся, протянула книгу Илме.

— Какая толстая… — Илма покачала головой и неуклюже пошутила: — Писатель получает деньги, а другие должны потом мучиться…

Лицо Гундеги выразило недоумение.

— Как это — мучиться?

— Ну, надо всё это преодолеть.

— Но ведь это…

Не умея подыскать нужные слова, она стояла, протягивая том Шолохова, а на лице её было написано огорчение и одновременно недоверие ко всему услышанному.

— Но ведь это… — начала было опять Гундега, и тут Илма прервала её:

— Напрасно ты искала, Гунит! Разве есть у меня время прочитать такую книгу? По вечерам я иногда читаю, когда не спится. Прочтёшь страницу, и, смотришь, глаза слипаются. А на следующий день хоть убей — не помню, о чём читала. Когда был жив муж, мы изредка ездили в Дерумы смотреть спектакли. Это дело другое. Несколько часов — и всё кончено, посмеёшься до упаду. Не то что с книгой — сиди над ней целыми днями и неделями, пока доберёшься до конца…

Протянутая рука Гундеги опустилась, она отвернулась и, присев на корточки, принялась убирать книги, молчаливая, подавленная. В её движениях уже не было прежней живости, когда каждая вещь играет в руках и сама ложится на нужное место.

Илма зевнула.

— Пора ложиться. Утром рано — в лес. Поставили меня на рубку кольев для виноградников. Это прибыльная работа, не то что чёртов хворост или дрова.

Гундега обернулась.

— Не понимаю — разве другая работа не прибыльная?

Илма громко расхохоталась.

— О господи, какая ты наивная! Ну, за колья просто больше платят…

— Ах, вот как! — отозвалась Гундега уже без интереса.

— Вот всё думаю, когда лучше поехать в Дерумы с поросятами. Надо только заранее договориться насчёт короба. Не мешало бы позвонить туда и узнать, в какой цене нынче поросята.

Гундега, задвинув ящик, поднялась.

— Ложись, Гунит, и ты. Испортишь глаза при лампе, придётся ходить в очках, как сове. Да и завтра всё будет валиться из рук. Ты у меня, наверно, частенько по ночам читаешь?..

Гундега не ответила.

— Два дня — и лампа пустая, — продолжала Илма. — Так мы на одном керосине разоримся. С неба ничего не падает, — последние слова она хотела превратить в шутку, по по выражению лица Гундеги поняла, что получилось грубо.

Гундега вопросительно-тревожно взглянула на Илму.

— Я ведь только о твоём благе забочусь, — примиряюще сказала Илма, ещё раз зевнув.

Гундега погасила огонь, но ещё долго лежала, уставившись открытыми глазами в темноту. Ей почему-то было очень тоскливо.

4

На следующий день вечером Фредис, выпрягая лошадь, увидел Гундегу во дворе и крикнул ей:

— Встретил Матисоне!..

Она подошла ближе, думая, что он скажет ещё что-нибудь, но Фредис молча возился со сбруей.

— Я уберу, — предложила Гундега.

Она унесла сбрую, повесила под навес и вернулась.

— Да, — продолжал Фредис, как будто только что вспомнив, — встретил. Спрашивала о тебе. Интересовалась, почему ты не была на праздничном вечере в честь Октября…

Гундега низко опустила голову, подавленная этим нечаянным напоминанием.

Во взгляде Фредиса мелькнуло что-то похожее на жалость или сочувствие, но, не найдя подходящих слов, он только откашлялся.

— Что поделаешь… — наконец заговорил он точно сам с собой. — Так оно и есть… Гундега, ты не знаешь, куда девалось старое ведро? Надо бы напоить…

— Знаю! — воскликнула она и кинулась в хлев, обрадовавшись, что может услужить Фредису. Возвратилась, гремя ведром.

— Ты хорошая девушка, — тепло проговорил Фредис. — Она тоже это сказала.

Гундега вспыхнула.

— Похвалила тебя — ты на толоке усердно работала… Я тебе привёз такие приятные вести, а ты и не улыбнёшься.

Гундега задумчиво смотрела куда-то мимо Фредиса.

— Это было давно.

— Что?

— Когда я там была…

— Да что ты! И двух месяцев, пожалуй, не прошло.

— А кажется, давно… — грустно повторила Гундега.

Фредис потоптался, не зная — уходить ли. Неудобно было уходить именно сейчас, когда Гундега неизвестно почему загрустила.

— Почему ты такая грустная?

— Я совсем не грустная.

— Тогда хорошо… Знаешь, она просила тебя как-нибудь навестить её.

— Правда? — живо спросила Гундега, и тут же её оживление угасло, а в голосе послышалась тоска. — На что я ей нужна, чужая… — Подумав немного, она прибавила: — Да и времени нет.

— Вот ты какая! — с сожалением сказал Фредис. — Даже не спросишь, где она живёт.

— Где? — спросила Гундега, как показалось Фредису, без всякого интереса, так, ради приличия.

— В Межротах [11].

— Всё равно не знаю.

— Возле самой дороги, немного не доходя посёлка.

— Да, но вы ведь знаете… Может быть, после того как продадут поросят, тогда… Или когда Лишний подрастёт.

Фредис, вздохнув, тяжело побрёл к колодцу — большой, сгорбленный, волоча ноги в стоптанных башмаках. Свирепый северный ветер раздувал и теребил лёгкий пиджачишко, забирался под него, нащупывая ледяными пальцами костлявую спину.

5