Их было три

О Лишнем старая Лиена говорила, что это скорее щенок, а не поросёнок. Прижившись в корзинке, устланной мягким тряпьём, он так и не привык по-настоящему к свиньям. Матерью он, вероятно, считал то живое существо, которое кормило и согревало его, то есть Гундегу. Илма порой сердилась на избалованного поросёнка, а порой от души смеялась, глядя, как Лишний важно выступает за Гундегой, направляясь то в сарай, то к колодцу. Вопреки всем опасениям он рос бойким и весёлым, чёрная точка на спине превратилась в пятнышко величиной с пятикопеечную монету. В росте он почти не отставал от своих братьев и сестёр — этому, вероятно, способствовало его уменье выпрашивать сверх положенных порций разные лакомые кусочки. Случалось, что ему перепадала еда, не предусмотренная никакими инструкциями о кормлении поросят, например хлеб с маслом, блин и даже колбасная кожура. Поросёнок разгуливал по просторному двору, и никто не посягал на его свободу, потому что огород был уже давно убран, а для более серьёзных провинностей у Лишнего просто не хватало смекалки.

Когда поросята настолько подросли и округлились, что Илма заговорила о поездке на базар, поневоле пришлось обсудить и вопрос, который в последнее время занимал всех: что делать с Лишним.

Правда, в своё время было решено продать его вместе с другими поросятами. Но теперь Гундега и слышать не хотела об этом. Да и домашние привыкли к резвому живому хрячку, вертевшемуся у всех под ногами. В конце концов решили его оставить.

Четырнадцать визжащих поросят посадили в длинный зарешеченный ящик, и Симанис с Илмой подняли его на телегу. Лишний на всю эту суетню смотрел с удивлением, но без малейшего страха. Телега загрохотала по дороге, а он залез в солому ещё немного вздремнуть, точно понимая, что сегодня воскресенье и час ещё слишком ранний. Проснувшись, он сообразил, что опоздал к завтраку, и отправился на кухню. Но дверь была закрыта. Он нетерпеливо переминался, не понимая, что же произошло, пока он спал. Знакомая утоптанная чёрная земля, по которой так хорошо бегать, постукивая копытцами, покрыта точно пеной с парного молока, что бывает в его корыте. Ткнувшись носом в это белое, Лишний убедился, что хотя эта пена и белая, но совсем не тёплая и не сладкая. От неё холодно носу и коротким ножкам. Снег напомнил поросёнку о молоке, он почувствовал голод и возмутился проявленным к нему невниманием и запертой дверью, которую он не умел открыть.

Вдруг в нос ударил знакомый запах варёного картофеля, и ножки стали ещё нетерпеливее переступать по снегу. Не сразу Лишний сообразил, что приятный запах доносится не из дому, а из миски перед собачьей будкой. Сделав несколько шагов в ту сторону, поросёнок остановился, стараясь вспомнить что-то забытое. Потом немного попятился. Миска, видимо, как-то связывалась в его представлении с грозно оскаленными зубами Нери. Лишний помедлил, но, нигде не увидев злой собаки, засеменил к миске и, забыв всякую осторожность, жадно схватил картофелину. Дальнейшее произошло моментально. Из конуры, гремя цепью, метнулась серая продолговатая тень, и Лишний еле успел пронзительно взвизгнуть от ужаса и боли…

Когда перепуганная Гундега появилась в дверях кухни, уже ничего нельзя было исправить. Рядом с опрокинутой миской, подняв окровавленную морду, стоял Нери, его передняя лапа лежала на ещё судорожно дёргавшемся поросёнке. Нери стоял в позе победителя, в глазах его была тупая, дикая злоба.

Выбежавшая Лиспа отняла поросёнка. Гундега взяла его на руки. Он ещё был тёплым, но уже мёртвым. По ладони Гундеги быстро побежала струнка крови, оставляя красную полосу. Шея и грудь поросёнка была растерзаны, спина осталась нетронутой. На ней темнело знакомое пятно, похожее на почерневшую монету.

Нери смотрел, как уносят Лишнего. Затем подошёл к миске и лапой перевернул её. Он был умным псом, этот Нери. Заметив выкатившуюся картофелину, взял её зубами и опустил обратно в миску. Есть не стал, он не был голоден…

— Что будем делать с поросёнком? — опечалено спросила Лиена. — Земля мёрзлая, не закопаешь как следует. Снеси, Гунит, куда-нибудь подальше в лес и оставь…

Гундега завернула Лишнего в бумагу и пошла. Выпавший первый снег таял, превращаясь в грязную мокрую кашу. На открытых местах белый покров почти исчез. Оголённые деревья дрожали, как живые существа.

Девушка шагала, а под ногами шуршал вечнозелёный брусничник. Лес стоял тихий, точно вымерший. Решив, что пройдено достаточно, она положила свёрток на землю и поспешно повернула к дому. Вдруг где-то поблизости запел петух, и Гундега сообразила, что идёт не туда. Она вернулась и взяла поросёнка. Немного спустя она вышла на тропинку и зашагала по ней, почувствовав внезапную усталость.

На тропинке появился человек, и Гундега испуганно метнулась вбок, прямо в чащу.

— Погодите! — крикнул он. Сзади послышались треск сухой ветки и шуршание хвои.

Тяжело переводя дыхание, Гундега остановилась, только сейчас сообразив, как глупо было убегать. Она ведь пришла сюда не воровать. А лес всем принадлежит одинаково.