Их было трое (сборник)

толком не знаете, — сказал он таким тоном, как будто

не имел ничего общего с Титом. — Хетагуров пишет трак-

тат о жизни низших сословий Санкт-Петербурга, для то-

го он и надел на себя лямку грузчика. Весьма возможно,

что летом вы встретите его на берегу Невы среди бурла-

ков, тянущих баржу. Все это сообщаю вам, господа, под

величайшим секретом...

Вскоре рассказ юнкера стал известен многим. В ли-

тературных студенческих кружках говорили: «Так надо

творить! Художник и молодой поэт с Кавказа Хетагу-

ров, будучи честным человеком, решил сначала сам по-

быть в роли тех, чьи образы собирается воссоздать

кистью и пером. Он смело пошел по стопам Василия

Васильевича Верещагина...»

Тит ходил раздосадованный. Сначала, правда, цель

как будто была достигнута: Клементина Эрнестовна

всплеснула руками и наедине с Ольгой заявила ей о не-

возможности дальнейших посещений Хетагуровым их до-

ма, настояла, чтобы дочь тут же написала письмо своему

«несносному кавказцу». Принудить своенравную девуш-

ку матери удалось не сразу. Только после трех обморо-

ков и компромиссной просьбы отца: «Сделай, как просит

мать, а потом поступай по-своему», — Ольга написала и

окропила слезами записку, в которой сетовала на «злую

судьбу». Клементина Эрнестовна сама отправила письмо

на почту. Девушка спохватилась, сбивчиво написала еще

одну записку, просила прощения, раскаивалась в своей

слабости перед гневом матери. Но покаянная не дошла

до адресата: услужливая горничная передала ее в ру-

ки Клементины Эрнестовны.

4 Их было трое

49

«И зачем я писала, раскаиваясь, в отчаянии шептала

девушка, не дождавшись ответа. Я, кажется, совсем ли-

шилась рассудка.

Вскоре имя молодого художника стало одним из попу-

лярных среди передовой молодежи столицы, и хозяйка

дома даже как-то сама поинтересовалась, куда исчез

товарищ Володи, задумчивый молодой человек с такими

выразительными глазами». Ольга с трудом скрывала ра-

дость в предчувствии новой встречи. Будь теперь в Петер-

бурге Володя!..

А когда знаменитый критик Арсеньев в присутствии

Клементины Эрнестовны сказал, что «осетинец Хетагу-

ров — человек необыкновенный, самородок из Кавказ-

ских гор», хозяйка дома окончательно переменила свое

отношение к Хетагурову. Он получил официальное при-

глашение к Ранцовым.

Но Коста не пришел. «Этот дом не для меня,— думал

он. — Пусть процветают там титы титычи...»

Было грустно, что не повторятся больше радостные

минуты встреч с дорогим существом, когда чувствуешь,

как от близости еще неизведанного счастья расширяется

сердце...

Наступили суровые дни. Приходилось много работать

на пристани, допоздна сидеть за книгой, а в воскресные

дни трудиться у полотна. Времени на отдых не оста-

валось.

-Здоровье покидало Коста.

Ученики Павла Петровича Чистякова ожидали своего

учителя в его частной мастерской — адъюнкт-профессор

задержался на Совете академии, куда его часто пригла-

шали как опытного педагога. Среди присутствующих бы-

ли будущие знаменитости — Валентин Серов и Михаил

Врубель. Они учились в старших классах, но пришли сю-

да так же как и Хетагуров. Говорили о том, о сем.

Коста сидел у входа в павильон и жадно слушал раз-

говор старших учеников о Чистякове: сын крепостного

крестьянина Тверской губернии, не любят его за откры-

тое сочувствие бунтарям — членам художественной арте-

ли Крамского, за восторженные отзывы о картинах

«летучего голландца» — Верещагина...

Рассказывал черненький, быстроглазый, похожий на

цыгана ученик в широкой бархатной куртке.

50

— Десять лет прошло с тех пор, как состоялась вы-

ставка туркестанских картин Верещагина, — говорил

он> — а до сих пор светские круги не могут забыть о го-

ловокружительном ее успехе и о том, как дерзко вел се-

бя художник. Приходит раз на выставку царь. Василий

Васильевич Верещагин как был в азиатской островерхой

шапке, так и остался, не снял. Объясняя Александру зна-

чение своих картин, говорил не спеша, с достоинством,

без всякого подобострастия. Дворцовые чины бледнели

от ужаса.

— Что же дальше? — нетерпеливо спрашивал Хета-

гуров.

— Дальше? Александр посмотрел на пирамиду чело-

веческих черепов — «Апофеоз войны», — на забытого

солдата, которому вороны собираются клевать глаза, со-

дрогнулся и сказал: «Как ты мог написать это! Кто был

твоим учителем?» «Летучий голландец» погладил свою

внушительную бороду и ответил: «Суровая правда —

вот мой учитель!..»

— Туркестанские картины Верещагина сейчас у Тре-

тьякова?— спросил Коста.

— Да. Но в его петербургском доме выставлены ко-

пии,— ответил чернявый ученик и продолжал рассказ.

— Сто тысяч Третьяков отвалил. Что сто тысяч! Ес-

ли бы Верещагин запросил двести—и двести бы запла-

тил... А Василий Васильевич императору отказал, не

продал, хотя тот тоже хотел купить. Не человек — ко-

лосс...

— Когда можно посмотреть копии туркестанских кар-

тин Верещагина? — обратился Коста к Врубелю.

— Милости просим в субботу с нами.

Хетагуров почтительно поклонился — он знал, что

перед мим восходящие звезды. О неисчерпаемой силе фан-

тазии и разносторонней глубине в картинах и рисунках

Врубеля говорил сам Репин, к которому Врубель ходил

домой на уроки акварели. А Коста любовался врубелев-