Их любовник

Ему хотелось стонать, тереться о Кея всем телом, выпрашивая ласку, но он покорно ждал, пока ремень охватывал его запястья — а пальцы лорда скупо и жестко касались его кожи. Сумасшедше остро. Сумасшедше прекрасно. Принадлежать ему, доставлять ему удовольствие, вдыхать запах разгоряченного мужчины, чувствовать ток крови в его венах — и быть живым, нужным, любимым…

— Ты сукин сын и больной ублюдок, — напоследок дернув ремень на его запястьях, констатировал милорд.

— Да, милорд. Я приношу свои извинения, — Бонни чуть потянулся вперед, чтобы коснуться губами подрагивающего прямо перед его лицом члена.

И снова застонал от наслаждения, когда милорд позволил ему обхватить губами головку и лизнуть нежную уздечку. А потом, снова сжав его волосы, вошел на всю глубину — и замер, бережно погладил пальцами горящую скулу, обвел губы, провел по подбородку снизу, еще ниже… Бонни рефлекторно попытался сглотнуть, сжав горлом головку, и тут Кей резко дернул его голову назад, не позволяя задохнуться и закашляться. Несколько секунд он смотрел, как Бонни пытается отдышаться, и продолжал гладить его по щеке. Нежно, словно изучая — или вспоминая, какой он на ощупь.

— Я подумаю, принять ли твои извинения, — наконец, кивнул он и чуть надавил Бонни на затылок, позволяя снова взять себя в рот.

Именно этот момент выбрал кто-то из конкурентов, партнеров или просто фанатов журнала Форбс, чтобы заглянуть в чертов клозет. И мало того, что заглянуть, он еще и встал столбом на пороге, закашлялся и с неподдельным удивлением спросил:

— Лорд Говард?..

— Закройте дверь, сэр. Пожалуйста, — идеально вежливым тоном попросил Кей, не прекращая трахать Бонни в рот.

Ему стоило большого труда не кончить от одного только восхищения. Каков засранец, а? Настоящий лорд, мать его!

— Э… прошу прощения, лорд Говард… — офигело пробормотал некто и закрыл дверь. С другой стороны.

— Мне больше нравится… как просишь… прощения ты… Dolce putta, — его голос прерывался почти незаметно, но этого «едва» было достаточно, чтобы Бонни почувствовал, как улетает.

Кей опередил его буквально на мгновение, резко вынул член и дернул Бонни за волосы, поднимая на подгибающиеся ноги. И сразу, тем же движением, прижал к себе и поцеловал в губы — жадно и голодно, словно пил из его рта свой собственный вкус.

— Значит ли это, милорд… что мои извинения… приняты? — Бонни тоже задыхался: от возбуждения, от счастья снова быть вместе, от нехватки воздуха, какая к черту разница?

— Еще нет, — выдохнул Кей.

Его «нет» прозвучало настолько горячим обещанием, что Бонни вздрогнул и подался к нему ближе, губы к губам, живот к животу. Связанные руки мешали прижаться так тесно, как хотелось.

— Что мне сделать, милорд?

— Сними джинсы, — Кей накрутил его волосы на кулак и оттянул голову назад, провел губами по напряженной шее, — и не ори слишком громко.

Бонни выгнулся, подставляя горло, и неловкими пальцами принялся расстегивать джинсы. От понимания того, что сейчас произойдет, кружилась голова и по телу разливалась жаркая истома.

Толком стянуть штаны он не успел, да и не вышло бы из-за ремня на запястьях, только спустить вместе с трусами — пока Кей выдергивал ремень из собственных брюк, не выпуская его волос из кулака и не отрывая губ от его шеи. А потом втолкнул Бонни в кабинку, одновременно наклоняя над раковиной — так, чтобы можно было опереться на нее руками.

И — уткнуться взглядом в собственное отражение: сумасшедший плывущий взгляд, горящие приоткрытые губы, упавшие на лицо растрепанные волосы. Полное, абсолютное счастье.

А чуть выше — отражение Кея. Идеальная прическа, идеальный пиджак, четкие движения. Он запер дверь и обернулся, встретился взглядом с Бонни и протянул между пальцев свой ремень, лаская жесткую кожу. Выглядело это так, что Бонни едва не застонал, пришлось закусить губу — но не закрыть глаза. Нет. Он хочет видеть Кея. Именно таким, с ремнем в руках, в приспущенных брюках и выпростанной из-под пиджака рубашкой… нет, без пиджака — вот Кей снимает его, вешает на крючок, следом — галстук, расстегивает верхнюю пуговицу рубашки… и кладет левую руку Бонни на спину, гладит, задирая рубашку и обнажая поясницу.

На миг Кей остановился, опустил взгляд на вытатуированную розу. И, нежно-нежно улыбнувшись, склонился и поцеловал ее.

От этого простого проявления любви — не к нему, а к Розе — Бонни обожгло стыдом и резко захотелось зажмуриться, не видеть, не думать о том, что он опять натворил. О том, что обидел свою Мадонну, опять, снова, хоть сто раз клялся себе — никогда, ни за что больше!..