Их любовник

Проснулась я одна. Постель пахла Бонни, из-за окна доносился гул машин и детские голоса — садик близко. На тумбочке у постели стояла бутылочка минералки, стакан, флакон растворимого витамина С и корзинка фиалок. А с кухни доносился запах кофе, какая-то негромкая попса и голос Бонни: он втолковывал Филу, что не вернется в Нью-Йорк в ближайшую неделю… нет, понятия не имеет, когда вернется! И вообще у него отпуск… запишет он альбом, но не сейчас. Да, занят. Нет, не его дело, чем. Клау и газетчики? Пусть Фил им что-нибудь соврет и не вздумает говорить, где Бонни!

К тому моменту, как я выпила шипучую витаминку и влезла в махровый халат, Бонни послал Фила в сад и начал подпевать «U-2». А с кухни пополз запах жареного бекона.

У меня в животе подозрительно заурчало, а рот наполнился слюной.

В общем, на кухню я прибежала, не умывшись и не причесавшись, только на ходу связав лохмы валявшейся в коридоре у зеркала резинкой. Очень хотелось кушать. Хотя нет, будем откровенны — хотелось-таки жрать. Еще бы! Вчера на ужин был секс, а потом среди ночи меня вштырило писать, и я сотворила целую главу… правда, не помню, как я вернулась в постель, вот совсем не помню!

У плиты колдовал Бонни в подвернутых до колен джинсах, ошейнике, напульсниках и фартуке с клубничками и оборочками. Для рекламного постера вид не слишком подходящий, а вот для меня — в самый раз. На столе уже красовались две здоровые кружки с кофе, а на сковороде скворчала яичница с беконом, помидорами и базиликом. Ужасно вредно, категорически не романтично, но безумно вкусно!

— Утречка, — бегло улыбнулся мне Бонни, снимая половину яичницы на тарелку.

Разумеется, тарелку из его рук я тут же забрала, сцапала бекон пальцами и сунула в рот. Боже, райское наслаждение! Я аж зажмурилась от наслаждения!

Тарелку у меня из рук забрали и поставили на стол, а меня нежно поцеловали в висок и подтолкнули к стулу. Ну, упрашивать меня не пришлось. Яичница пахла умопомрачительно! А на вкус… о, как прекрасна она была на вкус!..

Но самым вкусным был последний кусочек бекона, утащенный с тарелки Бонни.

— Упс, летучая свинья, — прокомментировал наглое похищение Бонни и улыбнулся так тепло, что я чуть не заплакала.

Чертовы гормоны. С утра — вообще кошмар какой-то. То я чувствую себя желудком на ножках, то плачу на пустом месте, то хочется цветов, музыки и убить кого-нибудь.

— Эй, ты чего? — Бонни на миг завис, а потом сорвался с места, опустился передо мной на колени и привлек к себе. — Розетта… — он стер подло скатившуюся слезинку и нежно-нежно меня поцеловал.

Поцелуй со вкусом яичницы и бекона. С ума сойти, как сладко! Только соли от слез многовато. Вредно плакать по утрам.

— Ничего, — всхлипнула я и вытерла новую порцию потопа о его плечо. — Пройде-ет.

— Ну вот, понапишет всякой…

Я вздрогнула. Он что, прочитал то, что я ночью писала? То, чего я боялась так, что спать не могла?..

— …душераздирающей ерунды, — продолжил Бонни, — а потом сама плачет.

— Не ерунды! — внезапно мне стало дико обидно: и гениальную драматическую сцену назвал ерундой, и в мой ноут влез без разрешения, и вообще… вообще… он теперь знает, что Кей его развел, а я подыграла! — Сам дурак!

— Конечно, дурак, разве ж я спорю, — сняв фартук, он промокнул мои мокрые глаза оборочкой и снова прижал к себе.

— Да! Дурак! Зачем ты сделал Клау ребенка?! Су-укин сы-ын! Я тебя ненавижу-у!

— Я не виноват, она… в смысле, это не я. Розетта, ну…

— Не ты?! — поток чертовых слез наконец-то прекратился, и я зло утерла остатки рукавом халата. — Как не ты? Ах ты!..

И я влепила ему пощечину. Звонкую.

Вот честно, не знаю, как оно получилось. Само, наверное. Я не хотела, правда!

— Ой… — я машинально поднесла ушибленную руку ко рту. — Бонни…

А он молча взял меня за руку, перевернул ладонью к себе, прижался губами, лизнул… и светло улыбнулся.

— Можешь повторить. Или дать тебе ремень?

— Тот, которым тебя Кей выпорол? — мне безумно захотелось провести ладонью по его спине, там, где уже сошли следы.

— Извини, мадонна, но своего ремня Кей мне с собой не дал. Он доверил тебе обойтись подручными средствами, — глаза больного ублюдка смеялись.

А на меня снова накатила ужасная, иррациональная обида, из глаз снова потекло. Боже, как я ненавижу свои гормоны!!!

— Роза? — такой реакции Бонни явно не ожидал. — Роза, ну что ты…

— Дура-ак… — я уткнулась ему в плечо и…

Я бы точно разрыдалась, но сукин сын сделал то, чего я никак не ожидала. Он резко дернул молнию своих джинсов, приспустил их — и, разведя полы моего халата, толкнулся в меня. От неожиданности я задохнулась, хотела высказать ему все… и опять не успела. Мне заткнули рот поцелуем, толкнулись еще, обняв за бедра, и шепнули прямо в рот:

— Ti amo, Madonna, ti amo!

— Больной ублюдок, — простонала я в ответ, обнимая его ногами за бедра.

А потом, потеряв по дороге и свои джинсы, и мой халат, меня отнесли в кровать, под теплое одеялко, и обняли.