Их невинная секретарша (ЛП)

Доминик, Лоу и Райли были достаточно умны, чтобы влюбиться в Кинли и спасти ее от брака, который мог закончиться смертью подруги. Бэлль ненавидела Грэга — бывшего жениха Кинли. Доминик, Лоу и Райли встали на защиту Кинли. Ситуация была опасной, поэтому, когда Келлан, Эрик и Тейт взяли Аннабель под свою защиту, у нее появилась надежда. Мужчины не позволили ей ни увидеться, ни даже поговорить с лучшей подругой, пока угроза не миновала. Келлан поставил под удар свою карьеру ради спасения Кинли. Но ведь не из-за дружбы с братьями Андерс и Домиником Энтони? Тогда ради чего он так рисковал?

Боже, Аннабель была совершенно сбита с толку. Но понимала: какими бы ни были его причины, какими бы ни были его чувства, утром она не сможет встретиться лицом к лицу со своими боссами. Несмотря на то, что она сказала им перед уходом, Бэлль просто не сможет сидеть на совещании рядом с ними и делать вид, что ничего не изменилось. Как не сможет вернуться в Чикаго и наблюдать издалека за их жизнью, работой или походами на свидания. Она определенно не желает снова видеть, как они дерутся. Эти мужчины были друг другу ближе, чем братья, а из-за нее их отношения разрушились. И как бы девушка ни пыталась избавиться от этого воспоминания, но, стоило ей закрыть глаза, как в голове возникала картина, где Келлан, оседлав Тейта, лупит его кулаками по лицу. Она являлась причиной этому, и чувство вины съедало Аннабель заживо.

Кинли глубоко вздохнула и погрозила подруге пальцем, — Ты останешься здесь, в Далласе, со мной.

Ох, Бэлль не собиралась этого делать. Грозящий палец Кинли обычно означал, что подруга серьезна как никогда. Но хуже возвращения в Чикаго, могла быть только попытка остаться здесь, с подругой, которая только «вышла замуж», став жалкой, не имеющей шанса найти мужчину гостьей. Не вариант.

— Я поеду в Новый Орлеан.

— Что? Зачем ты собираешься туда? До «Марди Гра» еще несколько месяцев (прим.: Марди Гра (фр. Mardi gras, буквально — «жирный вторник») — вторник перед началом католического Великого поста, аналог нашей Масленицы, последний день карнавала, из городов США самые массовые и пышные празднования проходят в Новом Орлеане).

Бэлль фыркнула, — Как будто у меня есть настроение хвастаться своими сиськами в обмен на какие-то бусы? Нет. Помнишь, месяца полтора назад я говорила тебе, что у меня умерла бабушка?

Кинли кивнула, — Да, это печальное известие, но я не припомню, чтобы вы были очень близки. Это ведь была мать твоего отца, верно?

— Правильно. И я едва ее знала. Даже когда папа был жив, они почти не общались — по крайней мере, на моей памяти. Я только помню, что однажды мама и папа спорили из-за нее.

Это было одно из ранних воспоминаний Аннабель. Мама считала, что отец должен простить женщину, живущую в Новом Орлеане. Она говорила что-то о бабушке: вроде, та старается изо всех сил. Но отец покачал головой и поклялся, что не допустит, чтобы пятно такой жизни легло на его малышку. И по сей день Бэлль не представляла, что имел в виду отец. А теперь, когда родители оба мертвы, скорее всего, уже и не узнает. Забавно. Она никогда не вспоминала о том дне.

— Ты когда-нибудь встречалась с ней?

— Только один раз. Она приезжала на похороны отца. Миниатюрная хорошо одетая женщина с разрывающей сердце печальной улыбкой.

Бэлль тогда была совсем ребенком — растерянным и рассерженным из-за того, что отец так внезапно ушел навсегда. Бабушка, с которой она никогда не встречалась, обняла ее на один короткий, скорбный миг, обменялась несколькими словами со своей невесткой, а затем снова уехала. Но перед этим, стоя над гробом сына, прошептала: «Прости меня, малыш».

Аннабель почти ничего не знала о своей бабушке. Эта женщина и ее прошлое были покрыты тайнами и, возможно, их разгадывание позволит отвлечься от нынешних проблем самой Бэлль.

— Я помню ее. Красивая пожилая женщина в твидовом костюме «Шанель», — только Кинли могла вспомнить, во что были одеты встречаемые ею люди пятнадцать лет назад.

Бэлль понятия не имела, во что была одета незнакомая ей женщина, но знала, что она оставила ей какое-то наследство, — Она завещала мне свой дом во Французском квартале.

Письмо от адвоката ее бабушки содержало минимум информации. Когда Аннабель разговаривала с ним по телефону, мужчина предположил, что она захочет дождаться заверенной копии завещания, а потом выставит дом на продажу. По-видимому, прежде чем определить его реальную стоимость, в помещении придется провести ремонт. Но адвокат заверил ее, что сможет найти покупателя.

Копия завещания была заверена два дня назад, и Бэлль поняла, что ей не нужен покупатель. Ей нужна новая цель.