Их последняя встреча

И, конечно же, оно было коварным, это ее искусство. Именно поэтому она не могла выходить на сцену — на любую сцену — без легкого налета разочарования, который ей никогда не удавалось скрыть до конца. Плечи ее сутулились под жакетом или блузкой, она не решалась смотреть прямо в глаза аудитории, словно собравшиеся передней мужчины и женщины могли бросить ей вызов, обвинить в мошенничестве, — в конце концов, только она, кажется, и понимала, что они правы. Не было ничего более легкого и одновременно более мучительного, чем сочинять длинные сюжетные стихи, которые печатал ее издатель, — легкого, ибо это были просто мечты, выраженные на бумаге; мучительного, потому что в тот самый момент, когда она приходила в себя (звонил телефон, в подвале вдруг включалось отопление), она смотрела на слова, написанные на бумаге в синюю линейку, и впервые замечала неискренность образов и лукавую игру слов. И все это, даже при счастливом стечении обстоятельств, работало в ее пользу. Она писала поэзию доступную, говорили ей, — изумительное и скользкое словечко, которое можно использовать как для язвительной критики, так и для неумеренной похвалы; она же, по ее мнению, не заслуживала ни того, ни другого. Самым большим ее желанием было писать анонимно, хотя она уже и не заикалась об этом, встречаясь со своими издателями, поскольку те выглядели уязвленными столь явной неблагодарностью за такие долговременные (утомительные?) инвестиции, которые наконец-то после многих лет начали окупаться. Некоторые ее сборники продавались сейчас (а один из них шел очень даже неплохо) благодаря негаданному обстоятельству, на которое никто не рассчитывал: неожиданно успешная продажа приписывалась тому сумбурному и необъяснимому явлению, которое называлось рекламой «из уст в уста».

Она разложила на ситцевом покрывале свои вещи: светло-зеленый чемодан из тонкой и мягкой кожи, портфель с отсоединяемым компьютером (отсоединяемый — необходимость, вызванная проверками служб безопасности); сумочку из микроволокна с восемью отделениями: для мобильного телефона, записной книжки, ручки, водительских прав, кредитных карточек, крема для рук, помады и солнцезащитных очков. Не снимая плаща, она прошла в ванную, затем поискала контейнер для контактных линз, чтобы можно было вытащить из глаз эти удивительные пластиковые раздражающие штуки — линзы, пропитанные духом самолета и дымом бара в зале аэропорта, где ей пришлось провести четыре часа во время остановки в Далласе, закончившейся капитуляцией перед тарелкой начо[1] и стаканом диетической колы. Она была уже на пределе и почувствовала наконец облегчение, которое всегда испытывала в гостиничном номере: в месте, где до нее никто не сможет добраться.

Она снова села на громадную кровать, опершись на две подушки. Напротив нее висело позолоченное зеркало, в котором отражалась вся кровать. Глядя в такое зеркало, нельзя было избавиться от мысли о тех действиях, которые наверняка разворачивались перед этим зеркалом, одни из них имели названия, другие назвать было нельзя. (Она отметила, что мужчины особенно восприимчивы к зеркалам в гостиницах.) Она мельком подумала о том, сколько разной жидкости проливалось на это самое покрывало, и комната моментально наполнилась множеством историй: женатый мужчина, который любит свою жену, но может заниматься с ней любовью лишь раз в месяц, потому что пристрастился фантазировать о ней перед зеркалами в гостиничных номерах во время своих частых командировок, а ее тело стало единственным объектом его сексуальных фантазий; мужчина, уговоривший свою коллегу совершить с ним одно из тех действий, у которого есть вполне определенное название, наслаждающийся видом ее склоненной головы, ритмично покачивающейся в зеркале над комодом. Потом, когда он в экстазе признался, что у него герпес, этот момент в конце концов стоил ему места работы (почему сегодня ее мысли так настроены против мужчин?); не очень красивая женщина, танцующая обнаженной перед этим зеркалом, чего бы она никогда не сделала у себя дома и, возможно, уже никогда не сделает (ну вот, так-то лучше). Она сняла очки, чтобы не видеть всей комнаты. Оперлась о спинку кровати и закрыла глаза.