Их женщина

Элли не меняется в лице. Смотрит прямо. Глаза в глаза. Ее грудь высоко вздымается на вдохе и опускается на выдохе. Она только кажется спокойной, но внутри нее определенно бушует стихия.

— Я тоже его люблю. — Прикусывает нижнюю губу. Стойко выдерживает мой взгляд. — Я обоих вас люблю. Вы же мои друзья.

Мне не удается сдержать истерический смешок:

— Ты знаешь, о чем я.

— Знаю. — Подтверждает она.

— Я не про дружеские… чувства.

— Чувства… — Ее рот кривится от внутренней боли, веки на секунду закрываются. Открыв их, Элли смеряет меня разочарованным взглядом. — Все зависело только от тебя, Джимми. Вчера все зависело только от тебя.

Вижу, как дрожит ее подбородок, и мне хочется обхватить ее лицо ладонями и успокоить долгим поцелуем. Но не двигаюсь. Конечности онемели, потому что мысленно я снова погружаюсь в тот ад, который устроил вчера нам обоим.

— Он любит тебя, Элли! — Повторяю.

— Я знаю.

Кажется, мы начинаем по кругу.

— А ты? — Задыхаюсь я, в душе понимая, что стоит только сказать ей о своих чувствах, и все встанет на свои места.

Но не делаю этого. Потому что если кто-то из нас сейчас открыто скажет, что любит, третьим лишним останется Майки. А мы не можем так с ним поступить. Никак не можем.

— Ладно, проехали. — Хмыкает Элли, проводя пальцем сверху вниз по звеньям железной цепи. — Если тебе больше нечего сказать, я, пожалуй, пойду, мне пора.

— Подожди! — Встаю. — Он ведь тебя любит, дурочка! Он — мой друг. Значит, остальное не важно. Я не могу так с ним поступить.

— И я тоже. — Кивает она, пятясь назад.

— Элли, прости меня. — Развожу руками. — Кто я? А кто он? Ты ведь сама прекрасно знаешь. Майки всегда будет лучше меня.

— Да. Именно. — Она кивает, как заведенная, отступая в темноту ночи.

Я останавливаюсь, глядя, как девчонка удаляется, проваливаясь каблуками в песок и покачиваясь.

— Он тебе больше подходит! — Кричу.

— Да, Джимми. Ты прав. — Не в силах больше слушать меня, Элли разворачивается. Бросает через плечо: — И он никогда бы не поступил со мной так, как ты!

Ее голос срывается и затихает во тьме.

Я хватаюсь за голову, наблюдая, как светлое пятно скрывается в зарослях деревьев. Мне хочется побежать, догнать ее, схватить и сказать все, что чувствую. Держать крепко. Но на мне следы другой женщины, мерзкие, грязные следы утех, помады и пота. Может, даже отметины на шее, не знаю, не смотрелся сегодня в зеркало, не хотел видеть свое подлое и трусливое отражение.

— Элли! Стой! Подожди! — Кричу.

Бросаюсь во тьму, но не вижу и следа от нее. Мне плохо, меня тошнит. Выворачивает наизнанку прямо под каким-то кустом. Сгибаюсь пополам, извергая из себя желчь вперемешку с кислой блевотиной. Утираю пот со лба и снова всматриваюсь в темноту.

— Элли! Эл!

Бегу, натыкаясь на шершавые стволы деревьев, запинаюсь, снова кричу. Зову ее. Но никто не откликается. Останавливаюсь, когда выбегаю на пустынное шоссе.

— Элли!

Оглядываюсь по сторонам и вслушиваюсь в стрекот сверчков. Падаю на траву, приваливаясь спиной к столбу, на котором установлен здоровенный биллборд. Обхватываю собственные колени и до крови кусаю губы.

Она ушла. К нему. Ты ведь этого хотел?

Так в чем дело?

Элли

Сначала бегу, не оборачиваясь, потом, поняв, что никто за мной не следует, замедляю шаг. Пройдя еще немного, сворачиваю к дороге. Поднимаюсь, отряхиваюсь и долго смотрю на виднеющиеся вдалеке огни города. К вечерней прохладе примешивается кислый запах болота и тины. Кашляю.

«Так тебе и надо. Так тебе и надо!»

Идти по асфальту гораздо удобнее, но болит нога — кажется, натерло кожу. Хромая, медленно плетусь на север. Раздумываю, не разуться ли? Вздрагиваю от криков ночных птиц и размазываю руками слезы по лицу. «Вот и всё кончено. А ты еще поперлась к нему, дура! Теперь довольна? Этот бесчувственный подонок никогда к тебе ничего и не чувствовал. Напридумывала себе всякого! Глупая!»

И громко всхлипываю — ведь никто меня здесь не услышит.

Когда сзади вдруг слышится шум автомобиля, испуганно отшатываюсь в сторону. Тот пролетает мимо с оглушительным ревом, но затем резко тормозит, визжа шинами. Его фары гаснут.

— Это ты, цыпа? — Слышится, когда я уже хочу свернуть обратно в лес, от греха подальше.

И у меня все внутренности сжимаются в болезненный комок при звуке этого голоса, мерзкого, с нотками самоуверенной наглости. По позвоночнику ледяными щупальцами крадется страх, впивается в ребра острыми когтями тревоги.

«Пусть только это будет не он, только не эта грязная скотина, Бобби Андерсон».

Но я уже знаю. Этот хрипящий басок и разящий за несколько метров густой одеколонный дух ни с чем не спутать.

— Ты-ы… — Гнусавит он довольно, врубая дальний свет на своем джипе, которым перегородил всю дорогу.

Меня слепит.

— Тебя подвезти? — Спрашивает голос. — Глухая?